Иоахим Новотный - Избранная проза

Нас вызывали раз десять, а потом мы уже больше не обращали внимания на овации и топот и по рядам пробрались в конец зала, потом через кухню в горницу, прямо к Марианне. Бледная, она лежала на диване под одеялами, едва улыбаясь, но главное — она улыбалась. Губы у нее были искусаны. Ребенок со сморщенным и красным личиком лежал в корзине для белья. А вокруг него было так много свободного места, места для подарков, а у нас ничего не было, даже маленького букетика цветов. Тогда сажали одни овощи. А в карманах у нас были только каштаны, и мы высыпали их прямо в корзину, к ребенку.

А теперь, друзья, можете хоть на голове ходить. Теперь вы хотя бы знаете, почему я привел вас сюда, к каштанам.

Перевод Е. Кащеевой.

Однажды все вдруг меня резко зауважали. Даже сам шеф, посетивший ради меня нашу бригаду. Расположившись на некоем подобии стула, он, не долго думая, сообщил, что хватит, мол, мне ходить в учениках, за два года-де я поднабрался опыта и вполне могу взяться за самостоятельную работу. Было видно, что бригадир отпускает меня с неохотой. На прощание он похлопал меня по плечу и, уже как своему коллеге, дал несколько дельных советов, напомнив относительно инструмента и постельных принадлежностей.

Я даже смутился, когда один из опытных плотников, бывалый, видно, мужик, как мужчина мужчину, предостерег меня: «Смотри не зазевайся, там ведь одни бабы!» Он выразительно прищелкнул языком и изобразил пальцами нечто, что, по его мнению, должно было пояснить все значение сказанного.

Я же никуда не рвался. Во-первых, я не считал себя еще опытным плотником, а во-вторых, мне неплохо жилось и в моей каморке, у деда с бабкой. Что до женщин, то в моем представлении они существовали в двух видах. К первому относились некие существа, напоминающие сказочных фей или кинозвезд, во всяком случае, нечто недоступное и недосягаемое, ко второму — мои ровесницы, столь же, впрочем, малореальные.

Итак, преодолев все внутренние сомнения, я на следующее утро с рюкзаком за спиной мчался на велосипеде по дороге, ведущей к Тетеревиной мельнице. Я проехал четыре деревни — все как чужие. Затем пошел лес. Сначала строевой сосновый, затем молодняк и густой темный ельник, от которого шел запах прели и сырости. Дороге, казалось, не будет конца. Но вот справа показался заболоченный ольховник, слева — заброшенный карьер, а впереди — хутор. Он состоял из жилого дома и расположенных поблизости амбара и хлева. Строения были старые и, казалось, прижаты к земле. Въехав во двор, я увидел, что меня встречают. У дверей дома стояли три женщины — старуха, вид суровый, кожа лица огрубевшая, обветренная, на затылке желтоватый чепец; рядом с ней женщина лет сорока, крепкая, плотная, ее карие глаза смотрели внимательно и, мне даже показалось — по-матерински; а возле женщины стояла… девушка, хрупкая, светловолосая и до того робкая, что, глядя на нее, я почувствовал необычайное смущение. Когда я слез с велосипеда, ее уже почти не было видно, она наполовину спряталась за спину матери.

Я прислонил велосипед к стене и сбросил рюкзак. Звякнул инструмент. Наверное, надо было положить топор на плечо. Это избавило бы от необходимости представляться и объясняться с хозяевами. Видимо, заметив мое замешательство, женщина подошла и, не спуская с меня своих карих глаз, спросила так, будто делала это каждый день, не хочу ли я позавтракать после долгой дороги.

И хотя речь шла о яичнице с ветчиной, а в тот, третий послевоенный год я постоянно испытывал чувство голода, я все же мужественно проглотил слюну и, не желая так легко выдавать себя, заявил, что желаю сначала осмотреться.

Теперь я действительно положил топор на плечо и пошел «по объектам». Постройки были в плохом состоянии, но везде царили чистота и порядок. Даже кровельная черепица с осевшей крыши хлева была собрана в аккуратные стопки, а под деревянным навесом у амбара хранились столь же аккуратно сложенные подгнившие доски и рейки. Косо висевшие на петлях двери скрежетали, задевая брусчатку двора, при этом они были хорошо смазаны. Сразу видно, что здесь хозяйничают женщины!

После осмотра хозяйственных построек я, уже с чувством исполненного долга, направился к накрытому столу. Кухня была чистая и просторная, только потолок показался мне несколько низким; на подоконниках стояли горшки с бегонией. Старуха возилась с печью, и компанию мне составляла ее дочь; присев на краешек стула и съев лишь кусочек, она все время смотрела на меня. Прислуживала за столом девушка. Когда она подливала мне молока, руки ее дрожали, и по мере того, как стакан наполнялся, она краснела все больше и больше.