Шэн Кэи - Красные туфельки

Жизнь что многослойный пирог, не могу же я ради одного слоя отказаться от остальных. Когда Лопух рассказывает о своих любовных похождениях, мои цветы персика [70] Цветы персика — образ женского начала. с шелестом опадают, будто под сильным ветром. Пару раз мелькала мысль переспать с Верблюдом и всё. Но стоит ему встать с кресла, как я из утки, резвящейся в воде, тут же превращаюсь в утку, ковыляющую по берегу.

«У меня депрессия, я хочу умереть, и никто не должен придавать этому значения» — девушка, наверное, сама ищет погибели. Что сказать, прочитав такое сообщение? Перед лицом смерти, равно как и при прощании с любимым человеком, я лучше стисну зубы и не пророню ни одного ненужного слова. Каждый человек свободен. Посягая на свободу другого, я прежде всего теряю свою собственную. В духовном смысле не способный позаботиться о себе создаёт в себе ещё больше противоречий. Раньше я гораздо больше значения придавала плоти. Я считала, что несовершенный секс означает упадок чувств. Теперь я поняла, что это какая-то ошибка. Ведь вспоминаешь прошлое — плотские желания исчезают без следа, а духовный мир человека остаётся, неоформившийся, но прочный. Время от времени я посылала ему эсэмэски в попытках вернуть его, но и сама заблудилась на запущенной и заросшей тропинке, где было полно препятствий, глубоких рвов и диких ущелий. Восхваляя любовь, плотские желания не превозносят. Немало вечеров я провела в раздумьях и поклялась впредь пренебрегать плотским ради настоящего чувства. Но при общении с Верблюдом одолевали сомнения. Не допуская до своего тела, я в то же время не могла вложить все чувства лишь в его верхнюю половину и походила на муху, которая тупо бьётся о стекло.

Ну что же я такое — смех да и только. Нашла целую кучу тестов, чтобы узнать, страдаю ли от депрессии. Выяснилось, что я — амбициозная личность, хватаюсь то за одно, то за другое.

Отправилась в Сунчжуан, [71] Сунчжуан — известный центр искусств в Пекине. где под самым потолком искусствоведы демонстрируют совокупление сзади. Слоган меж грудей женщины, взъерошенные волосы мужчины, они напоминают сфинкса — чудовище с лицом человека и телом льва. Потом сказала Верблюду, мол, мне показалось, что суть этой инсталляции отражается в выражении лиц посетителей. Ну как внешнее проявление брака — это вроде бы любовь, а на самом деле оба ищут козла отпущения и готовы остаться ни с чем. Сказала это резко, не заботясь о том, что это выдаст моё внутреннее озлобление. Думала, он скроется в чаще леса, как испуганный оленёнок, и с тех пор будет шарахаться от меня, как от охотничьего ружья. А он, надо же, непринуждённо усмехнулся, согласился с моим выводом насчёт козла отпущения и ещё добавил, что все мы сфинксы и есть. Его слова обожгли, как удар бича заблудшую овцу, ещё немного, и я, нагнув голову, бросилась бы обратно. А то, что он добавил, вызвало ещё большую любовь и уважение: «Эти искусствоведы, неучи и полузнайки, гонятся за дешёвым эффектом; их способности ограничены, а их моральный облик подобен ветвям, растущим вниз».

Постепенно я обнаружила, что в жизни Верблюд более яркая личность, чем в своей программе, и стала распоряжаться плотью ещё осмотрительнее. Смерть отца сделала его философом, он говорил, что жизнь — это подделка под смерть, что это вымысел, иллюзия. Для меня, по правде говоря, было неважно, что такое жизнь, я прикидывала, как мне быть с Верблюдом дальше — ложиться ли с ним в постель. В наши дни, если люди любят друг друга и обходятся без постели — они или извращенцы, или прикидываются. А лет тридцать назад, переспав с несколькими, можно было в тюрягу угодить или пулю схлопотать.

В конце концов, все мы правильные и благородные, а мыслим, как эта возмутительная Пань Цзиньлянь. [72] Пань Цзиньлянь — героиня классического романа «Цветы сливы в золотой вазе» (Цзинь, Пин, Мэй), коварная похотливая красавица и неверная жена.

Размышляя, как быть дальше с Верблюдом, в решающий момент я напряглась, как девственница, а потом заявила, что хочу встречаться с ним, но без секса. Не говоря даже о его реакции, пренебрегая воплями, которыми разразился запертый в клетке дикий зверь его нижней половины, я прежде всего сама ощутила всю нелепость этого заявления. И снова задумалась. Могу ли я в конечном счёте совсем обойтись без плотского, смогу ли, если дело дойдёт, заниматься этим. Речь о наших отношениях. Тело вынесет и радость и беду, а о таких предательских приложениях, как месячные, беременности, аборты, и говорить не стоит. Зачем метаться от духовного к телесному — тратишь жизнь на все эти треволнения и только изводишь себя. Но мои мысли походили на крепко застывшее в холодильнике мороженое: вынешь его, оно тут же размягчается и раскисает. Разве справишься с запутанностью своей натуры? Я ведь мягкая, как любая настоящая женщина, которая, стоя у своих ворот, поджидает одинокого странника из сибирских просторов.