Джером Чарин - Смуглая дама из Белоруссии

— Ну же, Крутой. Ты по-прежнему наш Уайетт Эрп.

— Ага, — согласился он. — Только и могу, что сосать мятные леденцы да прудить в штаны. Вылитый Эрпи.

У Ниты случился выкидыш. И ходила за ней мама: меняла на лбу влажные полотенца, накрывала всеми одеялами, которые удавалось отыскать.

— Миссис Фанни, — спросила Нита в горячке, — а может, нам с Крутым пойти жить к ангелам?

— Никаких ангелов, — отрезала мама. — Успеется еще.

Мама была мрачнее тучи; она не могла взять в толк, с чего вдруг двум булочникам с Тинтон-авеню понадобилось убивать Хейнса. Пришлось Чику все нам выложить. Он уже не был Майклом Строгоффым. Забросил свои крендельки. Мы встретились в библиотеке, и он рассказал, кто стоял за теми булочниками. Лански, «Коротышка».

— Ты что, не мог предупредить Крутого? — Теперь уже плакала мама.

— Фейгеле, это был fait accompli . [94] Здесь: дело решенное ( фр. ).

Я даже не стал спрашивать, что такое fait accompli . Ясно же: что-то, чего не изменить, вроде как перст судьбы.

Мама потянулась через стол и ударила дядю Чика. Неудачней пощечины мне видеть не доводилось.

— Вот тебе fait accompli , дорогой… Крутой спас тебе жизнь. За тобой должок.

— Фейгеле, я не смог… Слишком испугался. И не знал в точности, куда и как Лански нанесет удар.

Мама взяла меня за руку, и мы ушли, оставив дядю Чика в библиотеке. Она чувствовала: в том, что случилось с Крутым, есть и ее вина. Именно из-за нее Чик заявился в Восточный Бронкс с этими крендельками. А из-за этих самых крендельков Хейнс теперь как дитя малое.

— Можешь звать меня Малыш, мистер Джером.

Я не мог. Никаким Малышом он для меня не был. Он был раненым солдатом.

Пока Хейнс лежал в больнице, умер Рузвельт. У него в Малом Белом доме, в Уорм-Спрингз, случилось кровоизлияние в мозг. За всю Америку не скажу, но в Восточном Бронксе сильно горевали. Вся округа жила словно на замедленном ходу. Трамваи не ездили. Магазины стояли пустые. На окнах откуда ни возьмись появились флаги, портреты — ФДР в плаще-накидке. Мама металась: с одной стороны, она любила Рузвельта, с другой — ненавидела его за то, что он предал стоматолога, отдал его на съедение Дьюи.

— Малыш, я не голосовала за ФДР… Я его проклинала.

— Мама, мама, людей, которые не голосовали за Рузвельта, миллионы.

— Только не в Бронксе, — возразила мама. — Здесь я такая одна. Малыш, я так сильно его любила, что дьявол — это все его козни — превратил мою ненависть в молнию — и шарахнул прямо в мозг президенту.

Не пойду я в адвокаты. Никогда мне не удастся доказать, что мама не убивала ФДР. Она две недели не вставала с постели, потом вернулась на конфетную фабрику. Начальник ей ни слова не сказал. Никто в городе не умел обмакивать вишни в шоколад так, как она. И потом, из-за смерти Рузвельта многие женщины не вышли на работу. Но Фейгеле не могла отлеживаться. Надо было помогать Ните Браун.

Ните пришлось пойти в комендантши, иначе Хейнс потерял бы служебную квартиру в подвале и Матти с детьми оказались бы на улице. Обихаживать все здание ей сил недоставало, и дети под руководством моей мамы подметали коридоры, а я после школы заведовал кухонным лифтом. Мне нравилось ходить в помощниках у комендантши. Ниту нужно было прикрывать. После того как Крутой тронулся умом, она совсем слетела с катушек. Шуровала уголь голышом. Мне-то оно без разницы, но жильцы стали возмущаться. Неряшливая, мол, она. Вызывающе себя ведет. Она частенько сидела на лестнице и ласкала собственную грудь.

Владелец дома ее рассчитал и дал неделю, чтобы выметалась вместе с солдатом и всем его выводком. Фейгеле надела шубу из чернобурки, надушилась лучшими духами, накрасила губы и пошла к этому самому владельцу, Гарри Харкинсу, в его контору на Уэст-Фарм-роуд. Фейгеле совсем не хотелось оставлять Хейнса в его угольном ящике, но взять его с собой мы не могли. Вряд ли бы это расположило Харкинса к нам.

Харкинсу на востоке принадлежало полторы сотни однотипных домов, плотно уставленных бок о бок. Нам пришлось час его дожидаться, но когда мы наконец к нему вошли, он все пялился на маму. Харкинсу было лет семьдесят, глаза у него были грустные и слезились. Мы представились, и он поцеловал маме руку.

— Фейгеле, хотите бриллиант? Только отошлите мальчика.

Мама легонько шлепнула его по щеке.

— Гарри, как не стыдно. Я хочу, чтобы вы оставили у себя Ниту Браун.

— Эту ведьму Хейнса? Ну уж нет. Она не имеет права оставаться в доме. Она живет там незаконно.