Збигнев Домино - Пора по домам, ребята

— Вы так уверены, старший сержант? А если Запад двинется, тогда…

— Да не морочь ты голову политикой, человек в отпуск едет. — Возница прервал на полуслове кучерявого и спросил: — Извините за любопытство, вы — здешний? Едете в Калиновую, я там почти всех знаю, а вот вас что-то не могу припомнить.

— Ничего удивительного, я уехал отсюда пацаном. Еду к дедушке, к Леону Скочилясу. Вы его знаете?

— Кто же Скочиляса не знает! Сейчас, сейчас, а вы, случайно, не Родак? Сын Бронека Родака? Его семья до войны переехала в Залещики.

— Да, это я.

— Как летит время. Помню тебя… вас помню еще ребенком. Я Зволень, живу возле монастыря. Не помнишь меня, Сташек?

— То-то мне показалось, что я откуда-то вас знаю.

— Знаешь, наверняка знаешь. Я ведь приходил в ваш дом, мы были приятелями с твоим отцом. Хороший был человек. И смотри же, какое несчастье на вас обрушилось: сначала мать в Сибири навечно осталась, а потом отец погиб под Монте Кассино…

— Погиб? Как погиб? Откуда вы взяли?

— Значит, ты еще ничего не знаешь? Ну да, откуда же. С неделю, самое большее две недели назад, вернулся Адам Гробельный, тот — из Дзялов. Тоже служил у Андерса, а потом попал в плен к немцам. Вместе с твоим отцом был под Монте Кассино. Он-то и привез это известие в Калиновую. Рассказывал, что на его руках твой, блаженной памяти, отец и умер…

Сташек спрыгнул с подводы и пошел прямиком в сторону от большака, куда глаза глядят. Ничего не видел и не слышал. Продирался сквозь мокрое от росы хлебное поле, спотыкался о межи, увязал в картофельных грядках, карабкался на склон оврага, цеплялся за кусты боярышника, терновника, натыкался на деревья. В ушах шумело как у пьяного, а в голове кружили мысли о двух самых дорогих и близких ему людях: матери и отце. Он не видел ничего, только их лица стояли перед ним, слышались их голоса… Мама ставит на стол миску с борщом. Отец идет за плугом: «Но, Сивка, но». Мама поправляет Сташеку ранец на спине, целует в лоб. «Будь осторожен, сынок, когда переходишь через кладку, смотри не упади в воду». Отец: «Помни, сынок, что ты поляк». Уходил, ссутулившись, в залатанных штанах, сжимая под мышкой узелок. «Не доживу, сынок, не увижу больше нашу Калиновую». Бледные, высохшие от болезни материнские руки с трудом держат жестяную кружку с горьким, кровавого цвета отваром из стеблей малины. «Топор, сынок, надо держать вот так. Упрись покрепче ногами и только тогда руби. И смотри на крону дерева, чтобы вовремя заметить, когда оно начнет валиться». Снег по пояс, пилят с отцом толстенную сосну. «Пригласил бы к нам как-нибудь свою Наталку, не будь таким дикарем», — смеется мама. Возвращаются с поля, присели отдохнуть у часовенки. Мама описывает рукой широкий круг. «Ты только глянь, сынок, как красива наша Калиновая. Цветут сады. Течет Струг. А вон, из Тычина, машина едет. Видишь, какой хвост пыли тянется за ней?» Полная хата солдат, беженцев из Варшавы, Силезии, Лодзи. Советуют отцу погрузить на подводу все, что только сможет, увезти, забрать семью и бежать в Румынию. «Здесь мой дом, моя земля. Да разве может человек убежать от своей судьбы?» Ярмарка в Бореке. Пестрые ларьки. Мама покупает Сташеку мороженое, деревянный пугач с привязанной на шнурке пробкой и большой, длинный, завернутый в зеленую папиросную бумагу пряник. И розовое печенье на веревочке, которое можно повесить на шею. «Только не ешь его, сынок, а то весь измажешься краской и животик будет болеть». Отец стоит перед музыкантами во время сельского праздника, поднимает вверх руки и поет: «Ой, одна ты, ой, одна ты у меня, и танцуешь лучше всех ты у меня». Потом хватает маму, и они пляшут, пляшут, пляшут.

Светает. Багряная полоса неба над монастырем медленно светлеет. Из-за холмов выглядывает солнце. Над Стругом стелется густой туман. Поют петухи. Мычат коровы, ждут, когда подоят. Скрипят ворота конюшен. Над покрытыми соломой крышами с трудом пробивается в небо первый дымок. В монастырском лесу начинают свой утренний галдеж птицы. Калиновая просыпается. Сташек сидит на том же холме, у той самой часовенки, где когда-то, еще мальцом, отдыхал с матерью. «Гляди, сыночек, как красива наша Калиновая».

Ему кажется, что он видит сон. Но это действительность. Короткая июньская ночь пролетела мгновенно. Он поднимается со ступенек часовенки. Срывает пучок росистой травы и начинает чистить ботинки, старается привести их в более или менее приличный вид. «Как имя вчерашнего возницы? Зволень? Да, Зволень. А того, который был вместе с отцом под Монте Кассино? Я должен обязательно увидеться с ним, чтобы он мне все рассказал. Гробельный, живет в Дзялах». Дедушкина хата уже недалеко, но Сташек не видит ее, потому что туман над Стругом расползается все шире, клубится как пар над корытом. Родак спускается по меже вниз. Под ногами искрится на солнце крупная, как жемчужины, роса. Туман поднимается вверх, и роса высыхает. Это к хорошей погоде.