Збигнев Домино - Пора по домам, ребята

— Вот увидишь, Виктор, мы еще за все это получим по шее. Советую тебе немного попридержать свое воинство.

Таманский улыбался, гордясь ребятами.

— Ай да молодцы! Даже Цебуля не устраивает больше парадов, не строит из себя кавалериста. А как коней любит! Вчера доложил мне, что у него еще четыре штуки прибавилось.

— «Организовал»?

— Ну и что? Не для себя же. Гляди, Людвик, сколько здесь земли, сколько работы. Эх, если бы у меня была моя совхозная техника и тягловая сила, мы бы с ребятами творили чудеса. Ты же видишь, земля здесь хорошая, культура земледелия высокая. Наши посевы, хотя мы с ними припозднились, взошли дружно. Соберем немного хлеба… Людей приезжает все больше. Помочь им надо? Надо. Ну так что же ты хочешь? Если могут, пусть «организовывают». Давай-ка заскочим лучше к Дереню, а то мне кажется, он слишком долго канителится с этими лугами у озера. Жалко, если загубит такой покос, ведь трава там отменная, не кислая, сочная. Зимой будет чем телят порадовать. И лошадям сгодится, ведь клевера-то в этом году мало…

Затора, не изменив своего мнения, махнул рукой. Так было и в следующий раз, когда снова кто-то что-то «организовал». А делалось это с сельхозинвентарем, движимым и недвижимым, разными путями. Движимый — главным образом лошади, появились в имении вместе с батальоном. Несколько коров чудом уцелели в военной круговерти, немцы не успели угнать их на запад. Но это была капля в море. Вот и «организовывали». Как, к примеру, майор Таманский, который обменял десять тощих телок на такое же количество дойных коров у советского побратима…

Сенокос. Родак шел вместе с косарями. Сначала не отставал. Но часа через два все чаще стал поглядывать на солнце, которое пекло немилосердно. Когда же наконец этот повар привезет завтрак? Роса высохла, затупившаяся коса с трудом брала траву. В конце концов он здесь командир и мог бы объявить перекур, но покосом командует бывалый солдат Казик Рашевич. Он начинает ряд, он и заканчивает. Сильный, жилистый мужик, любящий деревенскую работу, привыкший к каждодневному труду. Жик, жик — ложится скошенная трава. К полудню должны закончить. Ну, наконец-то. В тень под вербой въезжает повар с завтраком. Рашевич доходит до конца покоса, вытирает косу пучком травы и втыкает ее в землю. Родак и остальные проделывают то же самое…

Расселись, где и как кому удобнее, в руках ломоть хлеба, намазанный толстым слоем смальца, а к нему — ячменный кофе, забеленный молоком. Родак, получив свою порцию, подсел к группе, тесным кольцом окружившей Бурака, который вчера возвратился из отпуска, побывав в своем Келецком воеводстве. Он невзрачный, лысый, ему лет под сорок. Бурак старательно режет свою краюху на квадратные кусочки, натыкает их на острие ножа, сует в беззубый рот, причмокивает, глотает, запивает кофе и рассказывает, что он во время отпуска увидел и услышал. Солдаты иногда перебивают его то вопросом, то шуткой, но слушают внимательно, ловят каждое слово, ибо всех интересует, что делается в родных краях.

— Хозяйство у меня небольшое, всего четыре морга, но, пока была лошадь, жена кое-как управлялась. То с кем-нибудь объединится, то кто-нибудь из соседей поможет…

— А детей у тебя, случайно, не прибавилось?

Бурак разинул рот, опустил нож с кусочком хлеба. Не сразу понял, к чему клонит Пачесняк.

— Ну раз твоя с соседом объединялась, то что-то из этого могло получиться, верно?

— Ха, ха, ха! — раздался взрыв смеха.

Бурак только теперь понял, что над ним подтрунивают.

— Дурак ты! — Он спокойно проглотил кусочек хлеба, облизал губы. — У нее четверо от меня, этого ей должно хватить. А в общем-то от прибытку голова не болит… Ну, пока была лошадь, кое-как управлялась. Но как-то ночью пришли и забрали лошадь вместе с телегой и упряжью. Хомут был совсем новый…

— Кто забрал?

— Как кто? Эти, из леса. Моя рассказывала, что ноги им целовала, заклинала всеми святыми, но где там, забрали лошадь, только ее и видели.

— Ну и мерзавцы!

— Единственную лошадь в хозяйстве у бабы забрать!

— Вот так-то. Мы здесь вкалываем на чужой земле как дураки, а наши бабы на своей не могут управиться, так и лежит невозделанной.

— А она их не запомнила?

— Нет, что ли, там милиции?

— Узнать-то она их, может быть, и узнала бы. Но страшно! Двоих мужиков в ту ночь в деревне застрелили! Вольского, который недавно вернулся с фронта и примкнул к коммунистам, — хороший парень, чуть моложе меня, мы даже с ним дружили, и Франека Длужика. Этот Франек был постарше меня и хромой, его даже в армию не взяли. До войны был батраком, ходил по людям, искал работу. А после войны, когда наступили новые времена, провели реформу, два морга помещичьей земли ему выделили. Начал уже даже строиться, завез немного леса. Застрелили и записку оставили, что убили за то, что взял помещичью землю. Моя говорила, что ей тоже хотели дать морг земли, но она испугалась и не взяла.