Алан Черчесов - Венок на могилу ветра

— Не твое это дело, Цоцко, — отвечает сестра. — Поостерегся бы лучше встревать. А еще раз ударишь — мозги тебе вышибу.

Тот, похоже, такого не ожидал. А может, как раз не ожидал от нее ничего другого. Как бы то ни было, а впечатление такое, будто произнесенные слова обоих здорово утомили, словно были это не слова, а жернова, которые они выстроили друг перед другом и не знают теперь, что с ними делать дальше. Пока гадают, они жадно вдыхают в себя тишину. Коровы мерно жуют рядом сено, выпуская пригоршни хриплого пара из горячих ноздрей.

Цоцко Роксана совсем не боится. Она выдерживает его серый взгляд, ни разу не отведя от него собственный. Чего ей бояться, когда она сама себе и судья и хозяйка. Кому-кому, а брату нельзя выдать страх свой. Вот она и смеется в искаженное злобой лицо.

Рука его беспорядочно ковыряет толстую балку. Так можно и пальцы занозить. Наконец Цоцко говорит:

— Не дай тебе Бог опять заболеть. При матери ты уж болела два раза. А сама перед тем по горам все скакала, как бешеная. Может, кто и подумал: чего это, мол, не сидится ей. Только не я. Я-то знаю, что тебе за собой никогда не угнаться. Ты другого хотела — от ноши избавиться. Я все знаю.

— Вот и знай себе, — говорит, сверкая глазами, она. — Даже можешь с отцом поделиться. А что — с тебя станется… Только я знаю что-то другое, чем могу поделиться взамен. То, например, отчего у тебя словно в глотке волдырь вырастает, чуть завидишь на улице Даурбекову дочь. Если очень попросишь, я тебе догадку свою расскажу.

Он молчит. Она его не торопит. Роксана сбрасывает с лица паутинку волос, кладет ее за ухо, трет пальцем ямку в ладони, слизнув с нее невидимую росу, нехорошим голосом добавляет:

— А догадка такая: брат следит за сестрой. Ему уж двадцать скоро, а он все за ней в дырку подсматривает, когда она корыто вскипятит и купаться разденется…

Он бьет ее по лицу. Бьет сильно. Она лишь утирает рукавом разбитый рот и продолжает, как будто ничего не случилось:

— Он так к ней внимателен, что ей порой кажется, лучше брата нет на всем свете. Одна тут загвоздка: постепенно она понимает, что он ей не хочет быть братом. Сестра ему не нужна. Сестру он как раз ненавидит, сестра лишь мешает, да ничего тут поделать нельзя: сестра — она сестра и есть, и даже по смерти своей сестрою останется… А сестра у него такая, что нужен за ней глаз да глаз. Вот он и следит. Ну просто тенью ходит. Только и он уследить не может, когда она садится в седло и скачет куда-то на жеребце. Тут ему за ней не угнаться…

Она умолкает, решив добить его новой, еще более подлою тишиной. Цоцко облокотился на балку и скрестил ноги, напустив на себя презрительный вид. Он и не замечает, что бычок рядом с ним поднял морду и подозрительно принюхивается, как если бы почуял в воздухе интерес. Тишина висит над ними духом коровьих лепешек и наплывающей из угла темнотой. В хлеву очень тепло. Лицо Цоцко леденеет от пота. В хлеву слишком тепло и тесно от тишины. Ее прорезает звук бьющей струи, и Цоцко невольно отпрыгивает от балки, чтобы не замочить арчит. Бык стоит как ни в чем не бывало, будто бы не имеет к звуку ни малейшего отношения. Сестра ухмыляется и дважды жадно облизывает губы. Лучше бы рассмеялась…

— Если ты не прочь, я пойду, — говорит она. — Конец истории тебе и так известен. Кто-то из двоих должен бы уступить. Оба мы знаем, что случится то не сегодня. Но, как бы нам ни угадывалось, руки свои ты больше не распускай, а то, неровен час, простить я тебя не сумею…

Она уходит. Он стоит, бессильный в своей злобе, и в голове у него проносится листьями вихрь. Покинув хлев, он направляется в конюшню. Собственно, это обычный загон, накрытый тростниковой крышей с двумя кизяковыми стенами по бокам. Третью стену заменяет каменный выступ горы, а четвертую — плетень да подвязанная к нему калитка.

Завидев Цоцко, кони бьют копытами, возбужденно кусают воздух. Подойдя к чубарому жеребцу, он гладит его по шее, треплет по холке, потом встает на колено и подкладывает руку под доверчивое копыто. Достав из кармана отточенный коготь перекушенного щипцами гвоздя, он тщательно пристраивает его сбоку от подковы, осторожно лепит к кости мякишем теплого воска и маскирует прохладной грязью с земли. Жеребец озадаченно нюхает ногу, но разобраться с тем, что Цоцко сотворил, конь не в силах. В темноте глаза человека влажно блестят, и жеребцу становится неспокойно. Чтобы его как-то отвлечь, человек начинает игру. Ничего особенного. Привычная шалость: закрывает руками конские глаза и крепко держит за морду, чтобы не дать жеребцу себя укусить. Конь угрожающе всхрапывает, но обоим понятно, что это всего только шутка. Потом Цоцко дает слизнуть ему с руки овса и быстро уходит. Жеребец пытается его удержать тонким ржаньем, но тщетно. Больше человек не оборачивается. Он словно забыл про коня. Другим теперь занята его голова.