Алан Черчесов - Венок на могилу ветра

Мальчик родился здоровый и очень смешливый, только вот, как его туго ни пеленали, даже и научившись ходить, удивлял всех необычайной кривизной толстых, словно поросячьи око-рочка, лодыжек, которые уже при его появлении на свет оказались расторопнее головы и ощупали воздух на прочность сразу следом за ступнями. Да. В том-то и дело: вошел он в дом ногами вперед, так же точно, как ушла из него его мать, и был, наверно, в том какой-то высший смысл, которого ни аульчане, ни домочадцы не постигали. Разве что сознавали, что ему от рождения суждено что-то такое, чего не под силу сделать другим. Но что бы ни было ему предписано, а вызывал он у многих брезгливость.

Спустя еще два года отпраздновали свадьбу. Туган женился вновь, сосватав на сей раз где-то в высокогорном Цамаде, под самым носом у озадаченных богов, долговязую молчунью без грудей и без возраста, будто хотел обрести в ней не столько жену, сколько сестру, дочь, а может быть, мать себе, ведь его настоящая мать — сухая болезненная старуха с несчастным лицом, чьего имени в ауле даже в день похорон так никто и не вспомнил, — умерла как раз за год с небольшим перед этим событием, заново просмолив поблекший было траур по первой Тугановой жене чернотой повязок на шапках.

Для аула она ушла совсем без следа. Но только не для отца.

Когда ее не стало (умерла она странно — сидя на корточках рядом с кроватью. Наверно, пыталась подняться, да не хватило сил, а звать на подмогу она не решилась. Так смерть ее и застала — крошечной, как подмерзший птенец, и сидящей, обхватив колени, уперев в ребро узких нар спину, в густой тишине комнаты, как-то вдруг принявшей не только очертания, но даже и запах гнезда), старик не находил себе места. Дни напролет он все ходил и ходил по двору, хадзару и раскисшей лужами улице, горя глазами, словно собирался что-то предпринять, да только никак не мог дождаться повода иль знака. Сперва он сильно похудел, потом серьезно заболел ногами. Они опухли и стали походить на перевязанные тесьмой столбы. Лишенный возможности самостоятельно передвигаться, теперь он часами сидел на коновязи, подогнув под себя упертые в брус и укутанные шкурой ноги, и все поигрывал огнивом, с которым отныне никогда не расставался, храня его в кожаном кармашке пояска вместе с пороховницей и пулями, в надежном соседстве с кинжалом, будто собрав под рукой воедино все то, что могло в любую минуту отомстить железом, выстрелом или огнем, случись вдруг такая необходимость. Старик подолгу сидел на коновязи и смотрел в сторону гор, завороженный тучами. У него было такое лицо, словно он слышал им воздух и то, что скрывалось за мнимой его прозрачностью. По вечерам, с трудом воротившись в дом, он долго кряхтел, пока устраивался за фынгом [10] Фынг — круглый стол-треножник (осет.). , но потом в один присест уничтожал все то, что подносилось ему в качестве угощения. Затем неспешно запивал еду двумя ковшами воды, перебирая в промежутках между глотками бесчисленные ругательства и пугая домочадцев остановившимся взглядом да прятавшейся где-то на дне его прозорливой улыбкой.

Словно пытаясь восполнить вдруг наступившую с уходом жены пустоту, старик стремительно раздавался в размерах, превращаясь в огромную глыбу, которой вскоре стало непросто протиснуться в проем двери. Однако еще труднее было дважды в день, после завтрака и обеда, выносить эту глыбу на плечах к коновязи. Тяжесть колышущегося, рыхлого, но жесткого хваткой и беспощадного грузом тела давила на сыновей укором их собственной слабости, которую оба отчетливо ощущали всякий раз, как оказывались впряженными в растущую день ото дня неизбывную ношу.

Удивительным было то, что причиной подобного превращения была тщедушная старушка, чья незаметная, тихая жизнь озадачивала при встрече с ней каждого, кто еще совсем недавно и всякий раз внезапно натыкался на ее неожиданное существование. Пока она жила, ее появление на людях всех заставало врасплох: никто как будто по-настоящему не отдавал себе отчета в том, что она есть и что она жива. Младенцы тянулись подергать ее за морщины, как видно, путая повисшие упреком складки с гребешком ощипанного индюка. Женщины, в особенности вдовы, дивились тому, какое такое горе смогло сотворить из нее столько старости. Что же до мужчин, то, независимо от трезвости и прожитых лет, глядя на эту несчастную, они не могли избавиться от неприятного ощущения, что, прежде чем встретиться им на пути, она успела несколько раз помереть, ни разу, однако, того не заметив. Иными словами, для аула старушка вроде как не жила. Другое дело — семья.