Алан Черчесов - Венок на могилу ветра

Но тех на месте уже не было. Как в пропасть канули. На самом деле, повезло им больше: понимая, что теряет любимого, Мадинат, чуть засерел туман, взвалила бесчувственное тело Астемира на конский круп и пошла на шум реки, обернув лошадиные копыта в нарезанные лепешки каракуля. Теперь настал ее черед его похищать — у мести и у смерти разом. Не давая себе страху передумать, она покрепче подвязала его постромками к коню, вскочила в седло и бросилась в бурливший под нею поток, вмиг распятая холодом и обрушившейся водой до почти полного беспамятства.

Когда их прибило к берегу, захлебнувшаяся, избитая порогами лошадь была мертва, а постромки оборваны — то ли рекою, то ли женской рукой. Отдышавшись, Мадинат ринулась вон из поредевшей чащи, укрылась в кустах у дороги и стала молиться. Небо тут же откликнулось на ее зов, как то и водится с теми, кто умеет обратить свою жизнь в легенду, и очень скоро она разглядела сквозь морось арбу. Напав на возницу и сменив кинжал на его же заряженную винтовку, Мадинат вынудила пожилого изумленного крестьянина сначала бежать перед ней к берегу, потом растирать бездыханное тело Астемира ара-кой, затем тащить его на себе до арбы, развернуться колесами и во весь опор гнать через два ущелья туда, где она, Мадинат, никогда до того не бывала и где ждали ее не больше, чем затмения солнца.

К полуночи они прибыли. У его ворот она приказала крестьянину остановить, войти в дом и сказать отцу, что сын его возвратился с победой, только смертельно устал и нуждается в помощи.

— Если хочешь, можешь прогнать меня сразу, — сказала она его матери, — только ему без меня не жить.

Довольно было мгновения, чтобы, встретившись с ней глазами, не усомниться в том, что она не лжет.

— Обычно девушке надобно сначала женщиной сделаться, потом прожить столько лет и нарожать столько детей, чтобы женщину в себе возненавидеть, и уж потом, если ей удастся не потухнуть зрачками и вовремя не умереть, она только и может по-настоящему свекровь одолеть. С этой все было наоборот, — говорили о Мадинат старики, вспоминая на ныхасе [9] Ныхас — место сбора мужчин селения, аула для обсуждения всевозможных вопросов (осет.). тот день.

Конечно, ссору до конца уладить не удалось, но и продолжать ее кровной местью родне ее было не с руки, как-то стыдно: чем идти воевать со своей же дочерью и сестрой, проще было ее проклясть заодно с шайтаном, что в нее вселился, и тем, кто был ими на пару похищен и водворен в христианский ад.

На отвары да молитвы в ауле мало кто уповал, и уж если Астемир выкарабкался с того света, так только благодаря ее любви. Про них говорили: солнце и утро.

И пусть они совершили грех — большой, непростимый, — однако никто их за то не корил. Вместо скучной хулы поступок их вызывал неподдельное восхищение. Точнее, не сам поступок, а невероятная удачливость той страсти, что победила не только разум и приличия, но и саму смерть, заставив ее боязливо витать, скулить рядом с торжествующим их безумием, а потом и вовсе сдаться и отступить. Увы, ненадолго…

Уже через год Мадинат умерла, на последнем месяце беременности оступившись и упав с карниза сакли, и тогда испуганного восторга перед нею у аульчан еще больше прибавилось. Оставалось только увидеть, как неуемная эта, непозволительная любовь замкнется в гордую петлю легенды, куда войдет он, Астемир, последним страданием и на собственной шее затянет потуже эту петлю.

Он и вправду пытался покончить с собой, но как-то все неумело: то неудачно взрежет вены, то плохо зарядит ружье. Конечно, целый год его оберегали, как могли. Но разве уследишь за тем, кому достаточно минуты, чтоб сделать то, с чем все давно уже смирились и о чем хоть на ныхасе и помалкивали, однако думать не переставали. Тут-то и произошло такое, к чему аул был явно не готов: Астемир женился. Оставил всех в дураках. Привел в дом юное наивное создание с застенчивыми руками и без промелька мысли в отрешенных глазах, заполненных до краев счастливым удивлением от своей невообразимой везучести.

Внезапно ныхас осознал, что предан: Астемир обманул его общий разум и выпал из легенды, как птенец из гнезда. Неловкость мужчин усугублялась той плохо скрываемой и непостижимой ревностью, с какой наблюдали за происходящим их дочери и жены. Завороженные примером всепоглощающей страсти Астемира и Мадинат, женщины еще долго не могли простить новой его избраннице той незаслуженной удачи, что ей позволила (вторично, после покойницы, но уже без подвигов и стрельбы) украсть его у смерти — и у них — из-под самого носа. Но постепенно, с удовлетворением узнавая о его участившихся поражениях на скачках, смакуя свое злорадство, они подготовили в себе жалость к непутевой дурехе, что еще вчера выходила замуж за героя, а уже сегодня оказалась женой неудачника, от которого, презрительно отвернув свой рассерженный лик, все дальше уходило его громкое недосягаемое прошлое.