Тадеуш Бреза - Валтасаров пир. Лабиринт

Дубенский тем временем, подброшенный трамплином, описал в воздухе красивый полукруг и головой вниз, с прижатыми к телу руками стрелой вонзился в воду.

— Отличный прыжок, — похвалил Уриашевич со знанием дела. — Как по-твоему?

Хаза, не спускавший глаз с Дубенского, неожиданно взорвался:

— Отстань ты от меня со своим Дубенским! Надоело!

— Ты что, взбесился?! — удивленно посмотрел на него Уриашевич.

— Расскажи лучше, как там, в тех лесах, где ты обретаешься? — И Хаза придвинулся поближе, обняв Анджея за плечи и явно стараясь загладить свою резкость. — Ну, — повторил он, — расскажи!

— Как? Красиво.

— Это что, — поморщился Хаза. — А спокойно ли там?

Уриашевич решил придерживаться старой версии, будто живет на Познанщине у приятеля, лесничего. Только конкретизировал ее. Лесничего поселил в бывшей усадьбе, в местах, похожих на окрестности Ежовой Воли, в знакомой ему обстановке. Что-то все равно надо говорить. А так меньше шансов запутаться.

— Да не очень спокойно.

— Они там, в лесу, деятельность какую-нибудь развивают?

— А как же.

— В деревни заходят или дороги перекрывают?

— В деревни. И не только в деревни. В нескольких километрах убили одного, начальника охраны на фабрике.

— Дома?

— Нет. Пытались на фабрику проникнуть.

— Поживиться хотели малость?

— Нет. Фабрика еще бездействует.

— Тогда это вдвойне глупо, — презрительно выпятил губы Хаза.

На это глубокомысленное замечание Уриашевич никак не отозвался. Он испытывал двойственное чувство, отвечая Хазе. Ему трудно было бы умолчать об этом происшествии, которое продолжало его мучить, но мешало чувство неловкости: приходилось изворачиваться. Хаза, однако, ничего не замечал. Он не считал, что разговор исчерпан, и продолжал расспросы. Уриашевич, упомянув перед тем, что в убийстве был замешан ксендз, обмолвился, что знал его.

— Откуда? — поинтересовался Хаза.

— Заходил как-то к нему.

— Хорошо, что ваше знакомство этим ограничилось.

— Потом он еще раз посылал за мной, но когда я пришел, его уже и след простыл.

— Вот так ксендз! — заржал Хаза. — Я тоже нарывался в свое время на таких вот казаков в сутане. А чего ему, собственно, надо было от тебя?

— Это секрет.

— Даже мне не скажешь?

Наступило неловкое молчание. Хаза так и сверлил Уриашевича своими черненькими глазками.

— Ну и ну! — подивился он. — В тихом омуте черти водятся. — И заглянул Уриашевичу в глаза. — А в милиции скажешь?

— Теоретически — нет.

Хаза издевательски захохотал.

— В милиции теорией не занимаются. Там, брат, сплошная практика. В милиции и в госбезопасности.

— Ни в милиции, ни где бы то ни было спрашивать меня об этом не станут! — Голос Анджея дрожал. — Милиция выследила преступников, а я с ними ничего общего не имею!

— Но к попу-то ходил все-таки, — настаивал Хаза. — А если тебя выследили и взяли на заметочку?

Он огляделся по сторонам, не подслушивает ли кто. Потом, сгорбясь, уставился на свои колени и зашептал так тихо, что Уриашевич придвинулся и тоже вынужден был к нему наклониться.

— Я не робкого десятка и, помню, смеялся над тобой, когда ты побоялся говорить в ресторане о «Пире», а потом не захотел возвращаться ночью и остался ночевать у теток во флигеле. Но в данном случае основания для беспокойства есть. Лучше тебе в лесничество не возвращаться.

— Это невозможно.

— Тогда хоть подожди немного.

— Это полнейшая бессмыслица.

— А влипнуть — это, по-твоему, не бессмыслица? — И Хаза своей большой холодной лапой стиснул повыше локтя руку Уриашевича. — В Варшаве найдется работа менее опасная, — искушал он. — Во всяком случае, стоит ради нее пойти на риск. Я как раз подыскиваю подходящих людей.

Он глянул искоса на Уриашевича. Накручивал он его не без тайной цели. И теперь проверял, насколько к ней приблизился. Но предложение было не ново, Анджей однажды уже отверг его, а сейчас ему, как видно, вообще было не до того. Он соображал, как бы дать понять Хазе, что тот преувеличивает опасность, не посвящая его при этом во все свои дела.

— Жалко, что не могу сказать тебе все начистоту. Иначе бы ты меня понял.

Сзади них прошел кто-то. Они подняли заговорщически склоненные головы. И в этот миг на глазах у них — Хаза по-прежнему смотрел равнодушно и неприязненно, а Уриашевич, отвлеченный разговором, уже без недавнего безраздельного восхищения — смуглый, стройный, невысокий Дубенский совершил еще один мастерский прыжок. Вверх, вверху кувырок и с прижатыми к туловищу руками вниз головой в воду.