Тадеуш Бреза - Валтасаров пир. Лабиринт

— Я вас слушаю.

— Например, когда все списывают с доски, нельзя одновременно раздавать таблицы или другие наглядные пособия. Это отвлекает внимание. Сначала лучше задать вопрос, а потом уже вызывать ученика. А не наоборот. Это заставляет весь класс сосредоточиться и обдумывать ответ. Не надо также слишком близко подходить к ученику, когда он отвечает, это его смущает.

От частных замечаний директор перешел к более общим. Он говорил сам и заставлял высказываться Уриашевича. Так прошло с полчаса. Беседа подходила к концу. Вдруг на полуслове директор всем телом подался вперед.

— Слышите? — прошептал он. — Что это?!

— Я ничего не слышу!

— Вот опять!

Теперь и Анджей различил какие-то глухие, отдаленные звуки. Короткие и отрывистые — не то гром, не то треск.

— Выстрелы?

— Ну да! Вот опять!

Директор кинулся к воротам. Уриашевич — за ним. Хотя к месту, где стреляли, это их нисколько не приблизило, но усидеть на скамейке было невозможно. Как в деревне, случись что-нибудь, все высыпают на улицу, так и они инстинктивно устремились на дорогу. Через некоторое время они увидели телегу. Она подвигалась медленно — дорога здесь шла в гору и колеса вязли в глубоком песке. Когда телега выехала на широкую площадку перед воротами, откуда расходились дороги на станцию, в деревню и к школе, Томчинский и Уриашевич различили знакомого мужика с женой. Жена крепко спала, мужик тоже клевал носом, но боролся со сном — подымал клонившуюся на грудь голову и понукал лошадей. И в одно из таких мгновений заметил учителей.

— Слава Иисусу Христу!

— Во веки веков!

— Откуда это вы ночью?

— Престольный праздник нынче. — Он придержал лошадей. — А после богослужения к дочке заехали.

Баба открыла глаза и вежливо поздоровалась с директором и Уриашевичем, которого уже знали в деревне.

— Опять! — Томчинский насторожился. — Слышите?

— Винтовка!

— А сейчас очередь. Пулемет. Кажется, «стен»! — определил по звуку Анджей.

— Верно, пулемет, — подтвердил директор.

Опять вдалеке лихорадочно застрочил пулемет. Потом еще и еще раз.

— Где это стреляют? — обратился Томчинский к мужику.

— Похоже, на фабрике, — высказал предположение Уриашевич.

— Э, нет, дальше, видать, — сказал мужик.

Все стихло. Напрасно они прислушивались. Стрельба не возобновлялась.

— Ну, прощенья просим, — мужик притронулся к шапке. — Нно, милые!

Директор и Уриашевич пошли обратно к дому. Но не успели отойти несколько шагов, как позади послышался голос мужика.

Соскочив с телеги, он бежал за ними вдогонку.

— Письмо у меня к пану учителю.

Томчинский протянул руку.

— Кажись, не вам, а тому пану.

— Мне? — удивился Уриашевич.

— Ну да. Чуть было не забыл, не увез с собой. Ночь была тихая, светлая — разобрать, кому адресовано письмо, удалось без труда.

— Действительно мне, — подтвердил Уриашевич. — От кого бы это?

Он вскрыл конверт, но почерк был слишком мелкий.

— От кого же письмо? — повторил он.

— Да вот… — Мужик замялся, но в конце концов ответил: — От его преподобия ксендза Споса.

— Спасибо.

— Завтра сын в школу принес бы, — прибавил мужик. — Да я подумал, может, срочно.

— Спасибо.

— Престольный праздник где был, в Струмене?

— В Струмене. — Мужик постоял в нерешительности и попрощался: — Спокойной ночи!

— Спокойной ночи.

Телега покатила по дороге. Томчинский и Уриашевич в молчании направились к дому. Директор за всю дорогу не проронил ни слова, только в вестибюле заметил:

— Вот уж никак не предполагал, что вы поддерживаете отношения с ксендзом Спосом.

— Я совсем забыл о нем, — ответил Анджей.

Ему было неловко и неприятно, он ругал себя, зачем в присутствии Томчинского допытывался у мужика, от кого письмо. Но в ту минуту, да и вообще в последнее время, мысли о ксендзе, о картине и Кензеле отошли куда-то далеко-далеко.

— Совсем о нем позабыл, — повторил Уриашевич. Томчинский посмотрел на него пристально.

— Жаль, что без взаимности, — буркнул он.

У лестницы они простились. Директор, как обычно, протянул Уриашевичу руку, тот пожал ее. У себя в комнате Анджей прочел:

«Зайдите ко мне. Можно завтра, только не очень рано, потому что у меня сегодня богослужение. Ксендз Спос».

Утром Уриашевич проснулся позже обычного. Ночью ему не спалось, и в три часа он зажег свет и завел будильник. Но спал так крепко, что не слыхал звонка. Опаздывая на целых десять минут, в панике влетел он в учительскую за журналом. А там все оказались в сборе: и Жербилло, и Пахура, и чета Томчинских.