Тадеуш Бреза - Валтасаров пир. Лабиринт

По вечерам после звонка в Ежовой Воле свет гас не во всех комнатах сразу. Тишина воцарялась в интернате, в темноту погружались спальни и административные помещения, зато окна классов, столовой, а чаще всего клуба светились допоздна.

Директор, любивший пройтись перед сном по парку — тут он без помех мог по душам поговорить с преподавателями или товарищами по партийной работе, — нет-нет да и поглядывал на освещенные окна, чиркал спичкой, пытаясь разглядеть циферблат, хмурился, но до поры до времени терпел, откладывая свое вмешательство.

— Пан Анджей, будьте любезны, загоните-ка спать полуночников из столовой, — попросил он однажды вечером Уриашевича, с которым разговаривал о делах. — Ведь уже скоро двенадцать!

Анджей направился к дому, но Томчинский его остановил.

— Кто это там устраивает бдения по ночам? — спросил он.

— Бронек Кулицкий, — ответил Анджей и прибавил в объяснение: — Он пана Пахуру предупредил, что они попозже посидят.

— Хватит с них на сегодня! — буркнул Томчинский. — Пора спать!

Уриашевич обогнул дом. Фасад, не освещенный луной, тонул во мраке. Но, очутившись после света в темноте, Анджей не замедлил шагов. Уверенно обошел он клумбы у стены, не споткнулся и на ступеньках. Сразу нашел дверную ручку. Ему здесь уже все было знакомо. Хотя он и приехал только месяц назад, дела у него в школе шли хорошо. С лекциями на пенициллиновой фабрике он тоже справлялся. На последнем педсовете взял слово, и Томчинский согласился с его предложением. И хотя обсуждался вопрос второстепенный, Уриашевичу это было приятно. Томчинский относился к нему по-прежнему. Опекал его, всегда был готов помочь, но держался сдержанно, даже несколько насмешливо. Ну что ж, одним доверяет, другим — нет. Но Уриашевич чувствовал, что мнение директора о нем, каково бы оно ни было, может еще и перемениться.

Мысли о Варшаве посещали его редко. Просто не до того было. Затянул водоворот школьных дел. Занят был Анджей по горло. А тут еще самолюбие заговорило. Хотелось все делать как можно лучше. Школа оказалась именно тем, чего ему не хватало в жизни. Довольно уже с него скитаний, неуверенности в завтрашнем дне, сознания своей ненужности. Здесь он, по крайней мере, хоть пользу приносит. Несколько дней назад пришло письмо от Климонтовой; она сообщала, что еще до конца учебного года заглянет в Ежовую Волю. Получил он письмецо и от Галины Степчинской; из десятка наспех нацарапанных слов явствовало, что она ждет его приезда. Он поднес письмо к губам — порыв простительный, если радость нежданно-негаданно обрушивается на человека.

Несмотря на это, Анджей все откладывал поездку в Варшаву. Получить письмо ему было очень приятно. Не проходило дня, чтобы он не вспоминал о Галине. И хотя можно было отпроситься у Томчинского на день, на два, он не делал этого. Стоило подумать о Варшаве, и сразу вспоминалось, какой жалкий, замученный, потерянный бродил он по ее улицам. Даже на день не хотелось появиться таким перед Галиной. И вообще хотелось стать совсем другим человеком: здоровым и телом и духом. Нормальным.

В темной прихожей повернул он направо и открыл дверь в столовую.

— Ну, хватит полуночничать! — крикнул он. — Пора спать!

— Нам пан Пахура разрешил.

— А вам известно, который час?

Часов ни у Кулицкого, ни у его товарищей не было. По собственному побуждению решили они повторить с самого начала весь курс ветеринарии и животноводства, чтобы иметь в дипломе пятерки по этим предметам. Анджей слышал об этом от Жербиллы. Собираясь по нескольку раз в неделю, повторяли они материал, спрашивали друг друга, объясняли. Время летело незаметно — так самозабвенно они занимались. И на здоровье тоже пожаловаться не могли. Откуда же им было знать, который час.

— Двенадцать! — объявил Уриашевич.

— Ой-ой! — воскликнул высокий веснушчатый блондин, сидевший рядом с Кулицким.

— Не ойкать надо, а спать!

— Да мы еще и половины не успели повторить! — схватился за голову Кулицкий.

— Половины чего? — не понял Уриашевич.

— Половины того, что сегодня хотели пройти.

— Значит, сил не рассчитали.

Кулицкий, щуплый, небольшого роста черноглазый паренек с красным, словно обветренным лицом, стал возражать:

— Не в том дело, что не рассчитали. Просто поздно начали. В следующий раз пораньше надо собраться.

Уриашевич слышал уже эти обещания, хотя преподавал совсем недавно.

— Старая песня! — проворчал он. — Каждый день одно и то же!