Тадеуш Бреза - Валтасаров пир. Лабиринт

Хаза назвал сумму, которую готов был дать Дубенскому. Тот скривился презрительно.

— Можешь один из моих костюмов взять и перешить, — сказал тогда Хаза.

— А ну, покажи куртку, которая на тебе!

Хаза шагнул к нему, но тот прошипел предостерегающе:

— Не подходи! Брось ее!

Позеленевший от злости Хаза снял куртку, свернул и бросил. Дубенский поймал ее на лету. Но разглядывать не стал — обшарил только карманы и, найдя ключи, швырнул куртку на пол. Тогда Хаза двинулся на него, сжав кулаки.

— Не подходи! Слышишь, что тебе говорят? — Это была уже не просьба, а угроза. Дубенский давал ему понять, что он вооружен. — А теперь ложись! Вот так! Вниз лицом, как в гестапо!

Говорил барон тихо, с паузами между словами. Он нервничал, но был готов на все. Хаза почувствовал это и сначала опустился на колени, потом распростерся на полу. Самое трудное было для Дубенского позади.

— Только без фокусов! Лежи смирно, тогда расстанемся по-хорошему.

Он обогнул стол и, держась от Хазы подальше, направился к тахте. Пинком вытолкнул ее на середину комнаты, нагнулся и опрокинул вместе с постелью на Хазу.

— Прости, что такую тяжесть взваливаю на тебя. — Знакомые нотки зазвучали опять в его голосе, те самые, которые незадолго до того пробудили у Хазы столько воспоминаний. — Приходится принимать меры, чтобы несчастного случая не произошло.

И он принялся все подряд отпирать его ключами. Перерыл шкаф, письменный стол. А когда обнаружил дубовый ящичек в стене и стал к нему подбираться, пришлось припугнуть Хазу револьвером. Тот попытался вскочить на ноги, и Дубенский, отбежав к двери, прицелился из-за притолоки. Усмирив Хазу и на всякий случай набросив ему на голову одеяло, он спокойно принялся за дело. Догадка его не обманула: здесь Хаза хранил свои капиталы.

— Отлично! — облегченно вздохнул он и стал распихивать деньги по карманам. Затем, ногой подвинув стул поближе к Хазе, сел и, отогнув край одеяла, попенял ему в свое оправдание: — Умей ты держать себя в руках и соображай побыстрее, не пришлось бы разыгрывать эту комедию с револьвером. Но, к сожалению, ты всегда был такой: сначала убить, а потом уж подумать. Разве не так?

Хаза молчал. В памяти вставали разные поступки Дубенского, и, отдавая себе отчет, на что тот способен, Хаза сдался, но в разговоры с ним вступать был не намерен: бешенство душило его, причиняя почти физическую боль. Он знал, облегчение ему принесло бы лишь одно, и ни о чем другом думать был не в состоянии. Дубенский между тем продолжал невозмутимо и вежливо:

— Помнишь, что было под Замостьем? Я предупреждал тебя, заранее зная, чем это кончится: не трогай уполномоченного, не зарься на его деньги. Но ты не послушался. И пришлось нам срочно сматываться, так как мы восстановили против себя население, а под Живцем нас сцапали, один ты уцелел и с тобой — касса. Так что нечего нос задирать!

Но Хаза и не думал задирать нос, он бормотал про себя проклятия, сжимая и разжимая свои толстые бесформенные пальцы, и упорно молчал, испытывая от этого удовлетворение. Не выдержал, лишь когда Дубенский стал распространяться о том, как он представляет себе их отношения:

— Буду твоим компаньоном. Располагая капиталом, буду контролировать предприятие. Заправлять будешь по-прежнему ты, потому что я ни черта в этом не смыслю. А после возвращения загляну к тебе.

— Убью! — выдавил сквозь стиснутые зубы Хаза.

Дубенский ничего не ответил. Не спуская с него глаз, он взял пальто и шляпу и, приоткрыв дверь на лестницу, сказал напоследок:

— Боже тебя упаси! Я оставил у своего исповедника письмо, в котором изложил насчет тебя кое-какие подробности, и просил его передать в органы госбезопасности, если со мной что-нибудь случится. Так что ничего ты мне не сделаешь, пальцем не тронешь. Наоборот, моим ангелом-хранителем будешь всю жизнь!

— Думаешь, в госбезопасности плакать станут, если я разделаюсь с тобой? — не стерпев, прошипел Хаза.

— Плакать, конечно, не станут, но они любят порядок и не позволят вмешиваться в их прерогативы. — И крикнул уже с порога: — Salut, vieux copain [7] Привет, старина (франц.) . , на, держи! — Хаза услышал, как рядом со стулом упал какой-то предмет. — К чему это нелепое оружие таким друзьям, как мы с тобой?

Когда Хаза вылез из-под тахты, Дубенского след простыл, а на полу лежал обыкновенный невинный пугач. Действительно нелепость! Хаза поднял пугач и выбросил в окно на мостовую с пятого этажа. Но легче от этого не стало. Пугач был последней каплей, и уничтоженный Хаза протянул руку к бутылке. Выпил стопку, и тут на глаза ему попалась ваза куда вместительней, — несколько дней назад Анджей поставил в нее сирень. Цветы еще не завяли. Но Хазе было не до них, он выплеснул содержимое прямо на пол и, наполнив сосуд до краев, выпил залпом.