Яна Жемойтелите - Смотри - прилетели ласточки [litres]

Наденька понимала, что ей придется как-то объясняться с Вадимом, потому что он принес статью именно ей, очевидно полагаясь на ее смелость и какие-то скрытые возможности. Хотя Надежда Эдуардовна при всем желании не могла протолкнуть в печать ни одну статью через голову Саши-Сократа, а ему действительно не стоило даже показывать сочинение Вадима Сопуна, потому что культурное начальство ценило его за покладистость и неимение собственного мнения, отличного от мнения этого самого начальства. По большому счету Вадим Сопун и не умел писать публицистику. Он попросту копался в загаженном внутреннем мирке, выставляя на всеобщее обозрение мелочные едкие обиды. Наденьке вспомнились Вадимовы грязные трусы, которые Кирюха Подойников однажды обнаружил у нее под диваном. Примерно такое же чувство вызывала эта статья, ее хотелось отправить в корзину с грязным бельем, а не на журнальную полосу. И с какой стати Наденька должна способствовать публикации? Но ведь Вадим явно давал понять, что именно Наденька должна правдами или неправдами обнародовать теорию обкомовских шлюх. Можно, конечно, свалить все на Сашу-Сократа, что он, а не Наденька, в конце концов, решает судьбу каждой строчки, но это было бы чересчур трусливо и даже нечестно, потому что Наденька научилась отвечать за себя и за журнал в целом.

Когда Вадим заглянул к ней через три дня, мячкая в руках ковбойскую шляпу и тем самым невольно выдавая свое волнение, Наденька ответила прямо, что ни один редактор в здравом уме эту статью публиковать не возьмется, потому что это верное судебное разбирательство, а приведенные доводы весьма умозрительны и недоказуемы… Вадим, не дослушав ее, надел шляпу, потом, чуть помедлив, приподнял ее в знак прощания и молча вышел. Однако, перекурив на лестнице, вернулся и произнес без прелюдий:

– Ты, Наденька, не умеешь отдавать.

– Что отдавать? Долги?

– Нет, в более широком смысле. Для того чтобы любить, надо отдавать. А ты так гордишься, что ты особенная, что у тебя нет мужа, нет детей, что ты разбазарила все, что называется нормальной жизнью. А на самом деле ты просто отдавать не умеешь.

Вклиниться в его монолог было невозможно, да это бы означало опять оправдываться, хотя оправдываться перед Сопуном было не в чем, поэтому Наденька просто молча слушала, пытаясь не примерять его доводы на себя. Потому что разве она бездумно разбазарила эту самую нормальную жизнь? И вообще, что такое нормальная жизнь в понимании Сопуна? Вечера на хуторе Старая Петуховка, с которого она в свое время удачно сбежала? Или Кирюха Подойников? И почему Вадим наконец не оставит ее в покое?

Саша-Сократ, вернувшись из санатория, спросил ее публично, на планерке, что за история произошла с Сопуном и почему она не приняла его рукопись. Оказывается, Сопун нажаловался в министерство культуры о том, что он, как член местного творческого союза, имеет право публиковаться в «Северных зорях», а редактор Балагурова его отвергает. Министерство культуры обязано разбираться с жалобами граждан, поэтому оно и спустило жалобу в «Северные зори», дабы редакция ответила непосредственно, что там произошло. Сократовский лоб главреда собрался гармошкой, когда он в паузе испытующе смотрел на Наденьку.

– Если министерство культуры настаивает, давайте опубликуем, – спокойно ответила Наденька.

Она устала, ей не хотелось возвращаться к теме, да и вообще по большому счету не хотелось работать в этом журнале, который превратился в площадку самореализации прозаиков и поэтов, чьи рукописи не принимало ни одно другое издание: они были откровенно бездарны. Нет, по большому счету жизненная тема себя исчерпала, надо было искать что-то новое. Но что?

Потом Саша-Сократ затек в ее кабинет с рукописью Сопуна и вкрадчиво спросил:

– Так что же ты не объяснила по-человечески, как есть?

Наденька только отмахнулась:

– А кто бы стал меня слушать? Сопун же теперь в фаворе. Как же, он из Москвы вернулся, а для вас Москва – волшебное слово… – неожиданно для себя она захлебнулась. Оказывается, ее по-настоящему задевало то, что теперь приходилось оправдываться по поводу и без повода, причем каждый норовил уколоть: а ты вообще кто такая и что ты понимаешь в литературе.

Статья Вадима Сопуна вскоре всплыла на каком-то московском сайте с такой преамбулой, что ее не пропустили в «Северных зорях», которыми управляют гламуры из племени двуногого быдла, и что сквозь холеные руки этого гламурного быдла подлинно талантливый текст не может прорваться к думающему читателю. Вадиму даже вручили какую-то журналистскую премию «За смелость и новаторство», и об этом в местных новостях несколько раз крутили сюжет. А Наденьке помнился визит Шкатулочки в их убогую квартиру на Старой Петуховке, простая закуска на столе, шкалик и две рюмочки по случаю рассказа о настоящей собаке. Что там говорила Шкатулочка? «Нельзя так бездумно распоряжаться собственной жизнью, пусть ее даже впереди очень много». Наперед, что ли, знала Мария Ивановна? Или судьба всех жен Вадима Сопуна трагична изначально, и это как-то сразу заметно? Бедная Шкатулочка, вспомнил ли кто ее добрым словом? Наверняка же не одним Сопунам помогла получить квартиру…