Яна Жемойтелите - Смотри - прилетели ласточки [litres]

Летели дни, кружась проклятым роем… Еще одна осень, как твердое короткое НЕТ.

В тот вечер ей позвонил Вадим Сопун, чтобы поздравить с их серебряной свадьбой. И Наденька от души рассмеялась, потому что в свою очередь смеялся он. Почему-то им обоим было очень смешно оттого, что они поженились двадцать пять лет назад. Вадим предложил встретиться завтра, отметить событие, например, у него дома в шесть. До этого момента они не разговаривали лет десять друг с другом. Правда, при встрече на очередном вираже ленты Мебиуса здоровались, но только кивком, и продолжали двигаться каждый в своем направлении.

Наденька знала, что вскоре после возвращения из Москвы Вадим снова женился, причем на женщине, случайно подвернувшейся под руку. Она белила потолок в его доме на Старой Петуховке и клеила новые обои. Через год у них родилась дочь, которую назвали Надеждой, чему Наденька очень удивилась, но Вадим объяснял всем вокруг и даже вывесил пост в соцсетях, что это действительно его последняя надежда, поэтому дочку назвали никак не в честь Надежды Эдуардовны Балагуровой, не подумайте ничего такого. Надежда Эдуардовна, сволочь, не пропустила в печать его публицистику, которая затем размножилась на московских сайтах и за которую ему даже дали премию, а то и две, так что плевать нам на Надежду Эдуардовну… Вскоре после родов новая жена Вадима пристрастилась к бутылке, а еще через год умерла, потому что у нее открылась застарелая язва желудка, а от плохой водки случилось прободение… Наденька только удивлялась, зачем же Сопун женился на этой малярше и что могло быть у них общего, кроме ребенка. Вадим по-прежнему обитал в доме на Старой Петуховке вдвоем с дочкой, которая уже ходила в школу. Несколько лет назад Наденька встретила их в парке, на детской площадке. Наденька-вторая возилась в песочнице, не обращая внимания на прохожих, целиком занятая песочными замками. Наденька неожиданно для себя окликнула ее: «Наденька!» Девочка подняла головку и посмотрела прямо на нее черными смышлеными глазками. Стряхнув морок, Наденька поспешила дальше, не пожелав задерживаться.

Вообще Наденька любила осень, даже самую глубокую и промозглую. Потому что осень, по крайней мере, была искренней, она не обещала скорого тепла, вообще ничего, кроме ветра и близкого снега. И это была правда, в отличие от обещаний, которые в самом начале раздавала жизнь. Наденька чуть припозднилась: автобус не остановился по требованию, и ей пришлось шлепать по жирной петуховской грязи квартала два. За четверть века там ничего не изменилось, и будто бы те же собаки валялись на обочине в ожидании хозяина, случайной подачки или милости от самой природы, вдоль заборов шныряли те же коты, и те же герани горели в окнах, украшенных тем же тюлем. Во дворе ветер трепал кучу листьев, собранных для костра, и Наденька подумала мимоходом, что пора наконец точно так же сжечь на огромном костре весь душевный мусор, хлам.

Когда она наконец появилась на пороге, в красном пальто и пылающей шляпке, как некое чудо посреди петуховской бедности, ее снова встретил огромный, до потолка, двустворчатый шкаф с зеркальными дверцами, принял ее отражение и, наверное, сразу же отправил в скрытые файлы своей памяти. Кто может сказать наверняка, что вещи не обладают памятью? Они ведь не молчат, поэтому мы считаем, что ничего такого нет, но кто знает, как оно там в мире вещей на самом деле? Наденька усмехнулась своему желанию произнести с порога: «Уважаемый шкаф…»

– Чему смеешься? – спросил Вадим.

– Да настроение просто хорошее, несмотря на осень.

Она устроилась на диване, который привычно крякнул под ней, и поняла, что Вадим действительно ждал ее возвращения. Вот просто сидел дома и ждал, может быть, уже не один вечер, а шестьсот, семьсот вечеров подряд. А может, он сперва даже не понимал, чего именно ждет, но просто сидел. А там наконец понял, что ждет именно ее, Наденьку, и натопил печь, чтобы в доме было тепло, разжег плиту, чтобы приготовить к ее приходу курицу с картошкой. В доме сто лет уже была электроплитка, но он предпочитал готовить на живом огне…

На столе были разложены еще какие-то нехитрые закуски, нарезка и салатики из магазина, а по центру бутылка грузинского вина отливала черной кровью. Вадим сказал, что водки давно не пьет. Да ну ее вообще, эту водку, люди от нее дохнут как мухи. Вот и жена его последняя, Зойка, откинулась, чего и следовало ожидать. Любила заложить за воротник.

– Зачем же ты женился на ней? – спросила Наденька.