Елена Долгопят - Чужая жизнь

И все они, даже неутомимый, искрящийся, солнечный (наверное, даже во сне) Лёха, распрощались, заспешили по домам, разошлись, и Вера осталась с Гариком вдвоем на прокуренной кухне, в тишине. Впрочем, тишина была только для Гарика, ночная тишина 1970 года, Вера слышала то вой автомобильной сигнализации, то тяжелые басы, кажется, от соседей снизу. Свой 2017-й.

– Я вам постелю на диване, а себе здесь на кухне.

– Где здесь? На полу?

– Я половик постелю, у меня половик есть на антресолях, знаете, такой пестрый, деревенский, он мне вроде как в наследство достался.

– Прекрасно. Вот мне на нем и постелите.

– Ни в коем случае. Мне на кухне удобнее. Во-первых.

– А во-вторых, чем вы моете посуду?

Они убрали со стола. Вера мыла, Гарик вытирал («полотенце принесите чистое для посуды», – и он принес). Вытирал и ставил в шкафчик тарелки, стопки.

Тихо, молча, как уже привычные друг другу люди, как близкие.

– Я вам покажу мой вид из окна, – сказала Вера, когда уже протерли стол насухо.

Вера включила смартфон, открыла фотографии, развернула во весь экран последний снимок.

Окно, а за ним огни дальних башен.

– А вы что видите? Подождите, не говорите, попробуйте снять, я вас научу, это элементарно просто. Свет погасите.

Гарик примерился, коснулся белого кружка внизу экрана осторожно, как будто смартфон был чем-то вроде корытца с водой и он боялся ее расплескать или даже слегка поколебать (тогда изображение исчезнет).

За окном Гарика луна освещала дальние поля.

Вера положила смартфон на стол. Экран погас, и Гарик дотронулся губами до круглой мочки ее маленького уха.

– Мне бы в душ, – сказала Вера.

– Зачем?

Уснули они на диване вдвоем. Гарик поставил будильник на семь. Фосфорные его стрелки и фосфорные его цифры светили выморочным бледным светом из темного угла.

Гарик проснулся в пять, смотрел на циферблат, похожий на маленькое лицо, и не шевелился. Вера дышала ему в плечо. Гарик думал о времени. В тогдашних фантастических книгах пугали встречей с будущим. Она меняла прошлое, меняла историю.

«А и бог с ней», – подумал Гарик и закрыл глаза.

Уже в метро, в толпе, Вера вдруг поняла, что Леха похож на актера; фамилию, Вера, конечно, не помнила. Пришлось спрашивать Аллу.

– Фильм был. Красивая женщина, она шпионка, она голову ему кружит, он легкомысленный, но хороший, у него дядя на заводе, инженер-конструктор, самолеты, и ей надо к дяде через него подобраться, к чертежам. Старый фильм.

– Я поняла, – остановила ее Алла. – Это тридцать пятого года фильм. Молодого играл Ковальский Степан, красавчик неимоверный, его расстреляли в сороковом.

Википедия, впрочем, уверяла: были свидетели, видели Степана Ковальского в лагере, в Магадане, в сорок втором. А некто Удодов К.С. встретил Степана на фронте, в штрафбате, в сорок третьем.

«…Достоверно известно, что Ковальского арестовали 5 мая 1940 года, а в январе 1941-го, 21 числа, у жены Ковальского Клавдии родился сын Леонид. С 1966 года его сходство с отцом стало разительным, молодого человека начали узнавать на улицах (несколько фильмов, в которых снялся Ковальский, не утратили популярности и по сей день; актер обладал харизмой, как принято сейчас говорить).

Лицо, походка, голос и, главное, обаяние, всё это сыну Леониду досталось по наследству. Он не получил актерского образования (с трудом окончил строительный институт), но его приглашали сниматься. В фильмографии Леонида Степановича один игровой фильм и два документальных – в одном из них он сыграл своего отца; многие до сих пор пребывают в уверенности, что это хроникальные кадры. Кроме того, Леонид выступал на сцене молодежного экспериментального театра в небольших ролях.

После 1970 года он стал меняться; никто уже не узнавал в нем отца. Леонид отяжелел, обрюзг, пил, работал то грузчиком, то кочегаром. После 1973 года следы его теряются. Во всяком случае, мы более не нашли свидетельств его жизни. О смерти его мы также ничего не знаем».

Вера закрыла статью в Википедии, налила себе чаю и принялась за работу.

Оливки, маслины. Черное и зеленое.

Чай. Черный и зеленый.

Надо будет на эту тему пошутить.

Вера кружила по супермаркету, толкала тележку и не могла придумать шутку.

Вечер был спокойный, тихий, не в пример вчерашнему. Затеплились фонари, а небо не остывало, не гасло. Вера шла домой и воображала, как выложит на маленький кухонный стол все свои дары, и зеленый плод авокадо, и черные сливы.