Дитер Нолль - Киппенберг

— Сколько раз тебе говорить, чтоб ты не дымил в машинном зале?

— Ты чего на меня взъелся? — зарокотал Харра. — Сигара у меня давно погасла, видишь, угасла даже, словно вулкан Немрут, огня нет, арктический холод, можешь убедиться. — И он протянул руку с окурком куда-то в пространство.

К нам подошел Мерк. Я увидел, как за разделительной стеной вращаются три, нет, даже не три, а четыре магнитные ленты, подошел к пульту и посмотрел на лампы индикатора. Леман сидел на стуле-вертушке, но почему-то не корчил гримас и не моргал утомленно; хотя волосы по обыкновению падали ему на лоб, лицо оставалось кротким и умиротворенным. Леман спал. И поскольку все, что ни делал Леман, он делал глубоко и основательно, он и заснул так глубоко, что даже звук заработавшего в эту минуту печатающего устройства не мог его разбудить.

— Чего это хочет наш Робби? — поинтересовался Мерк.

— Да, что он говорит? — загромыхал Харра. — Эй, Леман, я хочу знать, что сказал Робби.

Но Леман не проснулся. Тогда я наклонился к печати и прочитал:

— Предварительная сортировка окончена.

— Предварительная сортировка? — проревел Харра и вытащил на свет божий свои часы, которые тоже нельзя обойти молчанием. Несколько лет спустя, когда волна ностальгии докатится и до наших берегов, Харре предложат — и безо всякого успеха, разумеется, — большие деньги за этот допотопный экземпляр «савонетты», за это вызывающее насмешки чудо техники с репетиром, двойным хронографом, с числами, месяцами и днями недели, самостоятельно делающее поправку на високосные годы. Харра нажал кнопку, крышка отскочила, послышался серебряный звон механизма. Харра поднес циферблат вплотную к очкам и начал браниться:

— Угрохать полтора часа на предварительную сортировку, когда речь идет о несчастных пятидесяти тысячах звеньев в цепочке аминокислот! Но если я позволю себе заметить, что ваш прославленный Робби движется со скоростью замедленной съемки, это будет растолковано как загрязнение рабочей атмосферы, не правда ли?

— Да заткнись ты! — рявкнул я. — Только Лемана разбудишь.

Я взглянул на магнитные ленты. Катушки продолжали крутиться. Сортировка — дело долгое и нудное, один бог знает, сколько это еще продлится. Порой оживало печатающее устройство, в соответствии с требованиями программы выдавало очередное сообщение: «Массив находится в семнадцати… восьми… четырех… двух последовательностях». А когда настанет время, сортировка окончится и выбранный массив будет находиться на первом блоке, Леман незамедлительно откроет глаза, тут уж у него сработает шестое чувство, тут риска нет. А стало быть, нет и надобности во мне, потому что на Лемана можно положиться. Я поглядел, как он сидит, вернее, висит на своем стуле и чуть слышно похрапывает.

— Не будите Лемана, — сказал я. — А ты, Харра, не ори. — Потом я спросил Мерка: — Что вы сегодня еще собираетесь делать?

Мерк ответил шепотом:

— После сортировки для Боскова синтез Фурье для Харры, он был у нас запланирован на среду…

Но тут свершилось, со словами: «Это вы о чем?» — Леман открыл глаза. И тотчас без всякого перехода забурчал:

— Вы что тут шепчетесь? Таким умирающим голосом? Интересно, кто смог бы уснуть в таких условиях, кто, я вас спрашиваю?

— Вот тебе, Киппенберг, получай! — загремел Харра. — Мой могучий рык всегда убаюкивал Лемана, но тебе подавай шепот, тебе обязательно шептаться, хотя сегодня каждому школьнику известно, что шепотом можно пробудить к новой жизни даже древних фараонов.

— Ступай в комнату отдыха, — сказал я Леману, — ложись, ящик и без тебя все отсортирует, а ты тем временем поспишь часика два. — Потом я обратился к Мерку: — Какие-нибудь затруднения предвидятся?

— Затруднения? — переспросил Мерк, словно не расслышав. — Затруднений при синтезах для Харры? Отродясь не было. У Харры всегда все данные на месте — это вопрос времени, ясный случай, голая техника.

Уже на выходе я, понизив голос, сказал Леману:

— Тебе надо будет завтра к приезду доктора Папста хорошенько выспаться.

— А когда это, — осклабился Леман, — когда это я, скажите на милость, приходил на работу невыспавшимся?

— До тех пор, пока Кортнер не выписал тебе векамин, — сказал я уже из операторской.

Щеки Лемана пошли красными пятнами, он начал корчить устрашающие гримасы.

— Об этом мы потом поговорим, а пока иди ляг.

И Леман исчез, не сказав больше ни слова.

Босков схватил свой портфель.

— Готово? — спросил я. — Почти готово? Ну, что я говорил. А как вы добираетесь до дому? Если вы не против, я вас отвезу.