Дитер Нолль - Киппенберг

Тут Киппенберг пускает в ход трезвый рассудок. У него бывают, конечно, приступы слабости, он даже может позволить себе быть сентиментальным, но до такой степени попасть под влияние минуты, чтобы отважиться на приключение, — нет! Этого он себе позволить не может; нет и еще раз нет. Но в такой субботний вечер его в равной мере пугает мысль навлечь на себя, если он проявит недостаток понимания, пресловутое «Ну и катись!», которое все еще звучит у него в ушах. Трудно сказать, почему он так дорожит Евиным доверием, ясно одно — не просто из тщеславия. Подбирая слова, он выражает удивление тем, что Ева обратилась именно к нему, ведь решимость, звучащая в каждом ее слове, показывает, что она достаточно уверена в себе, чтобы поступать так, как считает нужным. Он не знает, чего именно она от него хочет, но все же никак не может поддержать ее намерение пойти на разрыв с отцом. Почему не может? Да потому, что это не соответствует его убеждениям.

Киппенберг погружается в молчание и снова вспоминает своего отца. До последнего дня жизни отца Киппенберг почитал его, наблюдал со все большего расстояния, а значит, ни разу не видел отчетливо и, уж конечно, ни разу — взором, затуманенным от полноты чувств, почитание покоилось на уважении к человеку, который сполна, до последнего гроша и без тени ожесточения оплатил все свои заблуждения и ошибки, ухитряясь совершенствоваться как человек даже в старости. Отец имел в жизни лишь одно заветное желание: чтобы сыну его жилось лучше, чем ему. Обучением, приобретением специальности, профессиональным ростом Киппенберг обязан государству, которое считает своим, ну и собственным способностям. Но именно старый Киппенберг, не щадя сил, развивал и культивировал задатки сына.

Тот же, кто смотрит на своего отца такими глазами, как Киппенберг, тот не станет заострять конфликты, а, напротив, постарается их уладить. Нет, нет, не конфронтация, а единомыслие и сглаживание путем разумного урегулирования. Не будоражить, а утихомиривать — эти взгляды он постарается внушить Еве. Подобный конфликт с отцом ему чужд и в то же время понятен. Девятнадцатилетнюю девушку можно приблизительно, в очень грубом приближении, считать взрослым человеком. В любом семействе родители должны заново перестраиваться на выросших детей, и, прежде чем этот процесс будет успешно завершен, должна миновать фаза нестабильности, когда любая, самая ничтожная помеха может вызвать результаты, совершенно неадекватные. Словом, люди слишком часто схватываются в рукопашной и слишком легко выходят из себя. В зависимости от темперамента это может принять очень драматические формы.

Киппенберг и сам пережил нечто похожее двадцать лет назад. Он работал на химзаводе, хотел учиться на химика, но в его среде такая мечта казалась безнадежно утопичной. Потом были созданы подготовительные отделения, молодых рабочих прямо зазывали туда, и тут вдруг ему представилась возможность и получить аттестат об окончании средней школы, и поступить в университет. У него есть отец, полный железной воли, отец, который, в заботах об единственном сыне становится порой настоящим деспотом. Решение принимает отец, дело сына — повиноваться, сын должен стать врачом — и никаких разговоров. Врач, господин доктор — выше этого отец ничего себе представить не может. Сын не решается протестовать, он повинуется. В пятьдесят четвертом уже как дипломированный врач он начинает изучать патологоанатомию, внешне — тот же покорный сын, а внутри все бурлит и клокочет. Покамест он только утолил отцовское честолюбие, не свое собственное. Счастливый случай сводит его с известным ученым, которому он рассказывает о своих подлинных интересах. Известный ученый предоставляет молодому врачу редкостный шанс получить вторую специальность. Вместо того чтобы спокойно защищать диссертацию на звание кандидата медицинских наук, он, уже будучи аспирантом, поступает на третий курс химфака, одновременно он может изучать факультативно также математику, физику и биологию, а идеальное место работы у него, как говорится, уже в кармане. Отцу он целый год ничего не рассказывает. Лишь спустя год он решается разрушить отцовские мечты, эти стереотипные представления о шествующих по коридорам клиник полубогах в белых халатах. Признание кончается серьезным конфликтом. И тут наконец сын ударяет кулаком по столу и заявляет, что он, и только он, будет решать, кем ему стать. Отец и сын десять лет домовничали вместе, мать погибла во время бомбежки. А теперь вдруг разрыв — по такому, видит бог, не столь уж серьезному поводу.