Дитер Нолль - Киппенберг

— Может быть, ты расскажешь мне в двух словах, как идет работа?

И я снова допустил ошибку, ничего не сказав о наших трудностях.

— Спасибо, все идет как надо.

— Счастливого пути, — сказал Ланквиц.

В приемной я задержался.

— Один вопрос, — произнес я очень мягко, чтобы сразу же не напугать Анни. — Вы не знаете, что стало с корреспонденцией кортнеровского предшественника?

— Но… но… — забормотала она, — ведь органы тогда все конфисковали!

— Вот видите, надо все предусмотреть, чтоб потом не погореть. Я с первого дня копию каждой бумаги, адресованной этому бандиту, направлял Ланквицу. Копии-то, наверное, сохранились?

— Но… ведь уже пять лет прошло, — произнесла она с испугом.

— Главное, спокойствие! — сказал я. — У вас ведь сегодня вечером собрание. А поскольку вы преданы Боскову не меньше, чем господину профессору, я бы на вашем месте не пожалел усилий…

— Но у меня сегодня столько работы…

— Это просто совет, — объяснил я. — Но будь я на вашем месте, мне было бы приятно доставить радость Боскову! Ради этого я бы отложил свою работу и усердно поискал в этих копиях, нет ли там чего-нибудь связанного с промышленной автоматикой и измерительной техникой. А это в свою очередь помогло бы вам отыскать материалы, касающиеся пресловутых ящиков в подвале.

Она с открытым ртом смотрела на меня.

— И еще один совет, — сказал я. — Если до сегодняшнего вечера вы сохраните все это в тайне, ничего никому не скажете, и коллеге Кортнеру тоже, а вечером сообщите вашему партийному секретарю, что находится в этих ящиках, тогда, Анни, вы просто не представляете, как вас зауважает Босков!

— Как будто я не умею держать язык за зубами! — Она была явно обезоружена. — Ладно, сейчас буду искать!

Я кивнул. Теперь мне в самом деле надо было торопиться. Проходя через вестибюль, я увидел, как Шнайдер, одарив на прощание фрау Дитрих своей ослепительной голливудской улыбкой, помчался по лестнице в новое здание. Уже в пальто, с портфелем под мышкой, я решил, что неплохо бы перекинуться с фрау Дитрих несколькими словами по поводу отзыва.

Фрау Дитрих что-то очень развеселило: улыбка так потом и оставалась на ее лице во все время нашего разговора.

— Коллега Шнайдер не рассказал вам для разнообразия приличный анекдот? — спросил я.

— Слышали, — еще шире улыбнулась она, — он хочет отрастить себе волосы и сейчас доказывал, что длинные волосы — признак незаурядности. Дошла до вас та история?

— Дошла, — кивнул я, оставаясь, однако, серьезным, потому что во мне неожиданно поднялся целый рой мыслей. — Мы только недавно говорили с Босковом, что даже в институтских сплетнях можно отыскать крупицу истины. И меня очень интересует… — Очевидно, при этих словах я так посмотрел на нее, что всякая веселость исчезла с ее лица.

— Ну и в какой сплетне вы хотите отыскать крупицу истины с моей помощью? — спросила она.

— Речь идет не об обычной болтовне, — произнес я. — Помните в начале недели разговор в столовой? Мне Босков рассказывал, как вы схлестнулись с Кортнером.

Она улыбнулась.

— Говорите, в чем дело.

— Можно говорить откровенно? — спросил я.

Она кивнула.

— Я знаю, вы слов на ветер не бросаете, — начал я, — но вы сказали как-то, что у вас всегда найдется место для дочери Кортнера, а если говорить всерьез, можно было бы поймать вас на слове?

Она задумалась.

— У меня тоже есть сын. Бывает, конечно, что дети расходятся с родителями. Когда молодой человек убегает из дому или его выставляют, кстати, это не часто случается, и если, по моим представлениям, он прав, в таком случае меня поймать на слове можно.

— Хорошо, — сказал я. — Спасибо. Почему этот вопрос засел у меня в голове, сам не знаю.

— Может, — она убрала с лица упавшую прядь, — вы и вправду хотите поймать меня на слове?

— Не знаю, — ответил я, и мы посмотрели друг другу в глаза. — Возможно и так. Мне надо подумать. В машине у меня как раз будет достаточно времени. — И я произнес напоследок дружески небрежным тоном: — Еду за тридевять земель к дядюшке Папсту, я вам говорил?

— Вообще-то я хотела бы спросить, почему вас именно эта фраза так занимает, — сказала она, — но я не спрашиваю. Потому, наверное, — тут на ее губах мелькнула улыбка, — что, по моим наблюдениям, доктор Киппенберг находится сейчас в состоянии продуктивного кризиса. И еще потому, — она наклонила голову, прощаясь, — что хочу увидеть, чем все кончится.

Я посмотрел ей вслед. Потом взял сумку, вышел на улицу и направился к машине. Вахтер поднял шлагбаум, я кивнул ему.