Дитер Нолль - Киппенберг

Кортнер часто думал о Киппенберге с уважением: как тот заарканил ланквицевскую дочку и в роли зятя сделался неуязвимым, и как укрепил свою позицию союзом о Босковом, и как за пределами института позволял приписывать свои успехи старику — это было ловко, ничего не скажешь. Может быть, Кортнер по-своему больше восхищается Киппенбергом, чем эти щенки в новом здании. Но уже несколько лет он ждет случая дать Киппенбергу подножку, чтоб тот наконец шлепнулся! И теперь, кажется, настал его час. Этого счастливчика, конечно, не снять с дистанции, но спесь с него будет сбита. Нимб вокруг него и их машины потускнеет, и вся компания в новом здании будет порядком скомпрометирована, если просто-напросто сбагрить это большое дело наверх, осторожно дав понять, что, несмотря на «Роботрон» и измерительную лабораторию, институт даже близко не может подойти к решению подобной задачи. Тогда высоким инстанциям и в голову не придет их реорганизовывать.

Кортнер обнаруживает шефа в лаборатории и, войдя, застывает у дверей с папкой под мышкой. Он скромно ждет, пока Ланквиц укажет ему на табуретку:

— Присаживайтесь, коллега.

— Спасибо, господин профессор, — и Кортнер садится.

Ланквиц занят экспериментом, то есть делает вид, что занят. Но Кортнера не проведешь, он сразу заметил, что шеф манипулирует с пустыми бюретками на столе для титрования, переставляет что-то для приготовления раствора, наконец, прополаскивает колбу над раковиной, моет руки, тщательно их вытирает и сменяет покрытый пятнами халат на чистый. Словно бы закончив серьезную работу, Ланквиц ведет Кортнера в свой кабинет. Кортнер молча ждет, пока шеф опустится в кресло и предложит ему сесть.

Ланквиц почти справился с собой. Сейчас он спокойно и без спешки обсудит, что можно сделать, чтобы его не задело, как противостоять тем силам, которые грозят разрушить его башню из слоновой кости. Со вчерашнего дня в институте царит необычайное волнение: двери то и дело хлопают, в коридорах быстрые шаги, скрипят полы. На лестничной клетке кто-то нахально и громко свистит. Прежде такого не бывало! Даже хохот раздается. Этого Ланквиц не может вынести. Только достоинство ученого заставляет его сдерживаться.

Кортнер — тонкий психолог, у него нюх на внутренние состояния, он точно знает, какие средства надо использовать. Раздраженного Киппенберга не стоит дразнить, а Ланквица, у которого явно сдали нервы в связи с этой новой работой, нужно попытаться для начала успокоить.

— Моего отдела, — говорит Кортнер, — это пока еще не коснулось. Я рад сообщить вам, господин профессор, что мы по-прежнему целиком и полностью в вашем распоряжении.

Это правильный тон, Ланквиц расслабляется и успокаивается. Приносят кофе, рюмки и бутылку «курвуазье». Коньяк указывает Кортнеру на важность момента, Кортнер понимает, что шеф на него надеется. И он чувствует, что может оправдать эти надежды.

— Все ограничится, — продолжает он осторожно, — по-видимому, тем, что позднее нам придется проделать кое-какие тесты… — и задумчиво, с вопросительной интонацией, — …если вообще будет в этом необходимость. — Он отпивает глоток кофе. — При разработке такого метода нельзя до конца быть уверенными…

Ланквиц знает своего Кортнера и слушает его с доброжелательным вниманием. Теперь он, как и полагается настоящему шефу, готов принять конструктивные предложения. Ланквиц молча разливает коньяк.

— Благодарю, господин профессор, спасибо!

Теперь Кортнер понимает все до конца: шеф ищет выход и не может его найти, потому что опять оказался между двух стульев — с одной стороны, желание заслужить одобрение свыше, с другой — глубоко укоренившееся отвращение к любому риску. Кортнер хорошо знает, в какой переплет можно попасть, оказавшись в такой позиции. Но тут ведь случай довольно ясный. Нужно только суметь соединить совершенно несоединимые вещи. Чтобы шеф и одобрения свыше заслужил, и риска избежал.

Ланквиц поднимает рюмку, Кортнер тоже.

— За удачу, господин профессор! За успешный исход!

— Н-да, — произносит Ланквиц, — к сожалению, мой зять очень торопился и вернется лишь в понедельник. Я не хотел бы тем не менее выпускать из поля зрения ход работы.

— Видите ли, господин профессор, — Кортнер вертит рюмку с коньяком и продолжает так же задумчиво, с вопросительной интонацией, — вы еще в среду распорядились, чтобы после окончания этой экстраординарной работы испытанная структура нашего института… — Он с видимым удовольствием отпивает глоток: — Прекрасный коньяк, господин профессор, очень благотворно действует даже на меня, желудочника!