Дитер Нолль - Киппенберг

Ведь потом окажется, что успеха добились только те, в новом здании, а остальные пусть как хотят. Ланквица все это мало затронет, у него не только имя есть, но в свои шестьдесят три он может передать молодым столько опыта и знаний, что сумеет работать всюду, да еще, пожалуй, лучше, чем здесь. Но в то, что старику в этом случае удастся обеспечить своему заместителю равноценный пост, Кортнер и сам не верит. А перебираться в Лейпциг ему тоже не улыбается, даже к диалекту будет трудно привыкнуть.

Кортнер не подвержен иррациональным страхам, но чует опасность. Конференция работников высшей школы не вызвала у него беспокойства. А вот то, что Киппенберг со своими людьми именно сейчас подымает волну, увеличивает опасность. А опасность эту надо преодолеть. И преодолеть ее можно.

Первая мысль, которая приходит в голову, нередко бывает самой удачной. У него она возникла в среду на их говорильне, и с тех пор он все тщательно обдумал. Это вполне подходящий вариант, поскольку не таит в себе никаких опасностей. Со всей этой историей надо кончать! Конечно, не прятать обратно в сейф, напротив! Нужно передать идею Харры государству для общего блага, работая тем самым для социализма. Это и внимание от института отвлечет. Вот оно решение: спихнуть наверх, как можно быстрее, еще сегодня от всего избавиться, не беспокоясь о сроках и других деталях! Сопроводительное письмо Кортнер уже составил. Продиктовать его нужно будет, конечно, не этой Зелигер, которая не может держать язык за зубами и обязана отчитываться перед своим партийным секретарем. У Кортнера есть лаборантка, которая знает стенографию и машинопись. Не зря же он целых два года каждый четверг отпускал ее на час раньше с работы. Кортнер уже вчера ей сказал, мимоходом, но совершенно конфиденциально, чтобы она была готова стенографировать то, что продиктует сегодня директор института, господин профессор лично. Этого было достаточно. Вполне понятно, что от волнения она прямо глаза вытаращила.

Кортнер идет к шефу. Утреннее происшествие тоже ему на руку: теперь у него еще один козырь. Сыграет он ловко. Не будет сразу раскрывать карты. Ланквиц вовсе не должен знать, кто ведет игру, пусть думает, будто сам всем управляет. На самом же деле управляют им: в среду Киппенберг, а сегодня очередь его, Кортнера.

Кортнер чувствует, что сейчас вполне может помериться силами с Киппенбергом. Киппенберг в среду обошелся со стариком довольно глупо, слишком круто взял его в оборот, нарушив правила игры. Это Ланквица здорово напугало. А Кортнеру испуг шефа кстати, потому что он хочет ловко и осторожно направить Ланквица в нужную или, вернее, удержать от поворота в ненужную сторону. Кортнер знает, что ему не хватает так называемого конструктивного мышления, но, если б оно было у каждого, чего бы оно стоило. Не всем же быть, как Босков, который непременно чего-то хочет. Самое главное, знать, чего ты не хочешь.

Если ты всю свою жизнь был посредственностью, пожалуй, даже ниже среднего уровня, во всяком случае, никогда не считался способным, не блистал в школе, в институте плелся в хвосте, но если у тебя есть нюх, ты очень скоро начинаешь понимать, что можешь все-таки многого добиться. Даже большего, чем некоторые первые ученики. Ведь отнюдь не каждый главврач способнее своих ординаторов. Кортнер знал многих вечных ассистентов, которые были гораздо талантливее своих профессоров. Но толку от этого было мало, поскольку из так называемых способностей шубу не сошьешь. Нужно принадлежать к клану, иметь протекцию — это главное! Или обладать некими качествами.

Например, быть кому-то нужным. Кортнер устраивает Ланквица потому, что удобен, ничего не хочет менять, принимает обстоятельства так, как они есть. И еще потому, что всегда умеет сказать те слова, которые хотел бы услышать шеф.

Ну что ж, он не самый способный… Да и зачем это ему? Если не можешь обогнать соперника, дай ему подножку и к финишу все-таки придешь первым. В студенческие годы, когда на последнем семестре началась борьба за места в Берлине, Кортнер ни секунды не пытался всерьез заполучить вожделенное место у Ланквица. Но он позаботился о том, чтобы и никто другой его не получил. Было три или четыре претендента, все способнее его. Но он подготовился заранее — и очень много узнал о своих соперниках, а ведь это самое главное: знать о людях их подноготную! И свои знания выложил старику. Один был членом партии и чересчур интересовался политикой, что было Ланквицу не по вкусу. Второй, случалось, выпивал лишнюю рюмку и потому не вызывал уважения. Третий питал тайную антипатию к теории неутилитарных исследований, которую Ланквиц проповедует и по сей день. Так в конце концов остался один Кортнер. О Кортнере никто ничего не знал. Он был незаметным, вызывал симпатию своей приветливой улыбочкой, у него еще не было начальственных замашек, да и кислотность была еще не столь повышенная. Кислотность он нажил себе уже в киппенберговскую эру, Киппенберг с самого начала вызывал у него неприязнь.