Дитер Нолль - Киппенберг

— А как вы думаете, мне пойдут длинные волосы? Конечно, не до плеч, как у этих хиппи, ну хотя бы средней длины, ведь у меня красивые, от природы вьющиеся волосы?

— Мягкая линия сильных мужчин только украшает, — ответила она.

— Слышали? — обратился Шнайдер к Боскову в ответ на его просьбу наконец усесться. — Нужно и в прическе соответствовать требованиям времени. Хотя вас-то эта проблема не занимает.

Фрау Дегенхард, рисуя в своем блокноте для стенограмм большущий вопросительный знак, сказала мне:

— За этим что-то кроется! Еще недавно он ругал длинноволосых на чем свет стоит!

— Человек способен меняться, я ведь вам говорил! — заметил я.

Ровно в восемь все сами собой угомонились, и мы без долгих предисловий приступили к работе. Роли были распределены, и каждый знал, что ему делать. Вильде с Мерком вскоре отправились на машину. Выступал Харра. Как и следовало ожидать, Харра до мелочей предвидел все трудности, которые нас подстерегали, все проблемы, однако пока отнюдь не считал, что мы находимся в критическом положении.

— Предварительные расчеты, — бубнил он, — показали…

— Громче! — пробурчал сзади Леман.

— …показали, — загремел Харра, — что в условиях лаборатории возможности расширения масштабов эксперимента весьма ограниченны, верно? Я говорю вам для того, чтобы вы полностью отдавали себе отчет: в лабораторных условиях ограничено не только количество загружаемого сырья, но и энергетические возможности…

Возражение Юнгмана, потом опять Харра. И новое возражение. Так и шло. Час за часом. Все новые и новые проблемы вырастали перед нами. Юнгман больше всех приставал к Харре с возражениями, пока тот анализировал наши замыслы. Время от времени, когда врывался Мерк, чтобы проконсультироваться со своим другом Леманом, или когда Боскова звали к телефону, напряжение на несколько минут спадало, и мы обращались к второстепенным вопросам. Возбуждение, которого трудно было избежать в этот первый рабочий день, вероятно, являлось причиной того, что я с трудом находил правильные решения.

Удивительные превращения происходили с Хадрианом. Утром он то и дело заразительно зевал. Но днем, когда все мы уже выдохлись и явно нуждались в передышке, Хадриан наконец по-настоящему проснулся и зевать перестал совершенно. Он стоял у доски, лицо и руки у него были выпачканы мелом, серый халат болтался, как на вешалке, и окутывавший его сигаретный дым смешивался с голубыми облаками, поднимавшимися от «гаваны», которую курил Харра.

— Тут вот что еще, — снова и снова повторял Хадриан. — Вы, пожалуй, правы, Харра… Надо думать, как-то это можно сделать. Должен быть какой-то способ…

— Довожу до общего сведения, — продребезжал Леман, — что я отправляюсь в столовую обедать!

— Весь процесс, — гремел Харра, — в принципе можно рассчитать, и отнюдь не только для частных случаев. Это, Леман, устаревшая точка зрения. Это известно сейчас любому школьнику! А теперь предлагаю устроить получасовой перерыв. Есть возражения? Единогласно. Ты что-то хочешь сказать, Хадриан?

— У меня такое ощущение, — проговорил Хадриан, — что мы где-то совсем близко. Я думаю, что при неких идеальных условиях возможно как-то…

Но последние его слова расслышать было невозможно, потому что в этот момент Вильде с шумом распахнул дверь. Он хотел о чем-то спросить Лемана, но столкнулся с ним уже на пороге конференц-зала, потому что тот направлялся в столовую. Передохнуть и поесть хотелось не только Леману: конференц-зал быстро пустел.

Я еще раз повторил про себя слова Хадриана об идеальных условиях, и тут меня словно осенило: наконец-то! По-видимому, и Хадриан был близок к разгадке. Я решил сейчас же в столовой поговорить с ним и Юнгманом.

Я быстро направился в вестибюль, но тут же угодил в лапы Кортнеру. Уж не поджидал ли он меня? Разговаривая со мной, он задирал голову, и я смотрел сверху на его казавшуюся треугольной физиономию.

— Я не понадоблюсь тебе после перерыва? — спросил он. Улыбка никак не соответствовала его кислому взгляду и поджатым губам. — У тебя, Киппенберг, будут сегодня какие-нибудь вопросы, связанные с отделом апробации?

В его тоне, кроме обычного подобострастия, слышались какое-то новые нотки. Этот человек во всех своих проявлениях вызывал у меня отвращение. Но я взял себя в руки.

— Если ты нам понадобишься, — сказал я, — я своевременно дам тебе об этом знать. Но ты у нас всегда желанный гость.

— Знаю, знаю, — ответил Кортнер.