Дитер Нолль - Киппенберг

— Я не злопамятна, — еще одна «минус — рожица кривая», — не то, даже не имея трех детей и даже располагая достаточным временем, я все равно без долгих разговоров переадресовала бы вас Анни, так же как вы в свое время, не моргнув глазом, спихнули меня к Гансу-Генриху.

Я начал было:

— Если бы фрейлейн Зелигер хоть что-нибудь смыслила в химии, я бы с тем же успехом… — и не договорил.

— Договаривайте, договаривайте, — подбодрила меня она.

— А черт возьми, я чуть было не ляпнул бестактность.

— Ну какая же может быть бестактность, когда, достигнув тридцати шести лет, вы в своей непорочности не видите ни во мне, ни в Анни ничего, кроме коллег.

Босков внимательно слушал и посмеивался тихонько, так что у него колыхался живот.

— Из-за ваших высоких моральных правил, — говорила фрау Дегенхард, — вы попросту не наделены соответствующим взглядом. Правда, вы только что обнаружили его наличие, и обнаружили весьма недурно, но все потому, что у вас жена уехала. В остальное время вы женщин в упор не видите, о чем глубоко скорбит вся женская часть института.

— Не говоря о присутствующих, — вмешался Босков, по-прежнему смеясь. — Ты, например, чуть не спятила от радости, когда тебя перебросили к Гансу-Генриху, потому что ты никогда не была по уши…

— Хватит! — выкрикнула фрау Дегенхард и одновременно изобразила в своем блокноте большущий знак вопроса. — Ты еще того и гляди выболтаешь, что я целых четыре года, как школьница, обожала своего шефа.

— Да приходится выбалтывать, — сказал Босков и весь побагровел от хохота, — не то он сам ни в жисть не догадается.

— Я бы и впрямь не прочь узнать, что ты здесь находишь смешного, — сказал я. И в самом деле: во-первых, я не знал, как это все следует понимать, во-вторых, никогда не ожидал от фрау Дегенхард такой откровенной насмешки. — Босков, да скажите же наконец, чему вы так бессмысленно радуетесь?

— Да тому и радуюсь, — отвечал Босков, с трудом переводя дыхание, — что это бессмысленно.

— Ах так, бессмысленно, значит, — протянула фрау Дегенхард и изобразила в своем блокноте гигантский вопросительный знак.

В этот момент в дверях возник Харра и ощупью двинулся через весь зал к своему месту. Следом за ним возник Леман, а за Леманом — Вильде, как вьючный осел нагруженный сводными протоколами и таблицами. Проходя мимо, Леман бросил на ходу:

— Машинных инженеров.

— Прямо сейчас? Пожалуйста, — ответил я и, поглядев на Кортнера и Хадриана, добавил: — Хочу надеяться, что Снежный Человек будет деликатно обходиться с обоими господами.

— В данном случае для деликатности не имеется достаточных оснований, — вызывающе отпарировал Леман.

— По-моему, еще кого-то нет! — недовольно крикнул Харра. — Верно ведь? Кого еще нет, я вас спрашиваю?

Не было доктора Шнайдера.

— Кого, кого? Ах так. Ну, разумеется, Шнайдера, известное дело.

— Я надеюсь, Ганс-Генрих не собирается же и в самом деле… — протянула фрау Дегенхард.

— Вы это о чем? — полюбопытствовал я.

— Да вот боюсь, — ответила фрау Дегенхард, — Ганс-Генрих вбил себе в голову, что только он, с его непобедимым мужским обаянием, может и должен вернуть дочку Кортнера. Во всяком случае, он прямо исходил в намеках.

Я взял себя в руки, хоть и не без труда.

— Ему ведь сообщили, что в половине третьего у нас…

— Не знаете вы Ганса-Генриха, что ли, — сказала фрау Дегенхард, — пойду посмотрю, тут ли его машина.

Конференц-зал быстро заполнялся. Фрау Дегенхард вернулась и заняла прежнее место на возвышении за столом. Оказалось, что машины на стоянке нет. Я сказал:

— Ну и пусть катится ко всем чертям. Мы начинаем.

Харра, направляясь к своему постоянному месту во втором ряду у бокового прохода, прошел мимо Юнгмана. Юнгман воздвиг вокруг себя бастионы из таблиц и книг и набрасывал на развернутом листе бумаги схемы каких-то аппаратов. Харра остановился, чуть не ткнул Юнгмана указательным пальцем в глаз и загремел:

— А, Шнайдер, так вот ты где! Что с тобой происходит? Тебя ведь еще здесь нет, ты ведь опаздываешь!

Я прошел вперед, поднялся на возвышение, снял пиджак и повесил его на спинку стула. Потом закатал рукава и ослабил узел галстука. Пренебрегая своим солидным ростом, я опустился прямо на стол, спиной к доске. В одной руке у меня была шариковая ручка, в другой — стопка бумаги.

Притворялся ли я более спокойным, чем был на самом деле? Теперь и не вспомнить. Помню только, что я обводил взглядом скамьи и взгляд мой задерживался то на одном, то на другом лице. Юнгман, сидящий во втором ряду, пусть некоторое время побудет у меня в любимчиках, это раз и навсегда избавит его от хронических экзаменационных страхов. Харра по-прежнему беспокойно вертит головой; он еще не полностью включился, его мозг еще прогревается, работая на холостых оборотах, громкие и находчивые реплики помогут его мозгу заработать на полную мощность. Скептицизм Лемана улетучится, когда его достаточно нашпигуют цифровыми данными, жаловаться ему будет не на что, а Вильде доставит нам бездну хлопот и принесет бездну извинений, но рано или поздно все это должно произойти.