— Спасибо, я лучше постою.
Тогда Босков вторично произносит свое заклинание.
— Отвечай коротко и ясно, что ты обо всем этом думаешь?
— А почему вы обратились именно ко мне? — спрашивает в ответ Шнайдер. — По-моему, вы обо мне не слишком высокого мнения! С каких это пор вас интересует, что я думаю? Спросите лучше у Киппенберга, тот всегда все знает!
Босков угрожающе пыхтит:
— Это… это же… Н-да! Я обращаюсь именно к вам потому, что ваши тогдашние лабораторные журналы выглядят слишком убого. Ясно? Вот почему я к вам обращаюсь. Теперь вы все знаете.
— Послушайте! — восклицает Шнайдер. — Тогда только и требовалось узнать, можно ли вообще скомпоновать это дерьмо. И если вы будете говорить со мной в таком тоне…
Босков говорит:
— Я вообще не люблю цапаться, но, если вы желаете, я готов соответствовать. Давайте, садитесь.
Шнайдер садится и брюзжит:
— А насчет «что я обо всем этом думаю» — это задачка для Гретхен, принципиальность примерно на том же уровне. Очень мне это нравится.
— Мне надо знать, что вы об этом думаете, — говорит Босков, — причем коротко и ясно. До тех пор вы отсюда не выйдете.
— Не вы ли все время твердили, будто семья при социализме — выше всего! — восклицает Шнайдер. — Фиг тебе выше!
Босков удивлен.
— Человек, — говорит он, — человек при социализме выше всего.
— Ну и что? Разве семья не состоит из людей? Тогда не приходится удивляться тому, что у нас распадается так много семей. И не диво, что у Кортнера сбежала дочь, когда нам приходится ставить свои опыты даже по выходным дням.
— Неужели каждый выходной день?
— Киппенберг сказал, что в субботу и в воскресенье я должен проводить опыты. — Шнайдер откидывается в кресле и морщит нос: — Я-то готов, я повторю опыты, для меня это не проблема, до одного килограмма — это мне раз плюнуть. Но если свыше килограмма, тогда нужна аппаратура покрупнее. И возникает вопрос: как будет с первомайскими премиями?
Босков багровеет.
— В таких случаях другие получают премии, — продолжает Шнайдер, — ассистентки и лаборантки. Вы не только расшатываете устои семьи, вы еще вдобавок озлобляете интеллигенцию.
— Вон! — взрывается Босков. — Вон отсюда. Видеть вас больше не желаю.
Шнайдер продолжает сидеть, и лицо у него делается предовольное.
— Почему вы так разгорячились? Я думал, вам интересно услышать мое мнение. Ну и смешной вы человек. Я те вам сказал, что проведу опыты. Во всяких технических штучках я ничего не смыслю. Но рассчитывать промышленную технологию по данным лабораторного опыта… По мне, можете и так, дело хозяйское.
— Это зависит от вас, — говорит Босков, вытирая лысину платком. — От вас мы должны получить параметры!
— Вечно все зависит от меня. Удалось что-нибудь или не удалось — все зависит от меня. Смешно! — И Шнайдер удаляется, заметно повеселев.
Какое-то время Босков без сил сидит за столом. Потом звонит Мерку. Вилли Мерк в неизменно помятом вельветовом костюме, Вилли Мерк вообще не видит никаких проблем. Но его беззаботный оптимизм не заражает Боскова.
— Послушай, Вилли, я очень рад, что ты так уверен. Впрочем, уверенность твоя мне меньше нужна, мне нужнее твои объяснения, почему именно ты уверен.
— Почему? Могу сказать! Потому что мы, Робби и я, и остальные… Потому что мы расщелкивали уже орешки покрепче этого. Покрепче, чем эту ерундовую временную зависимость! Мы проводили расчет вариантов. Все на десять в минус шестой степени и тому подобное. И Робби это делал. Робби вообще может сделать все. Ему нужна только хорошая программа. Это вопрос программы — и больше ничего. Ну еще иногда ему нужно время. Он не такой прыткий, как теперешнее поколение. Но ведь и ты не можешь считать в уме с такой же скоростью, как я.
— Н-да, — сказал Босков, — ну а программы…
Размашистый жест.
— Все есть, а то, чего не было в пакете программ, мы сделали сами. Даже более высокого порядка, функционалы и тому подобное. Леман всегда так делает. А знаешь, почему он так делает? Чтобы потом не кланяться людям. Ты даже не представляешь, как много нашлось бы охотников поживиться на дармовщинку, если бы стало известно, какая у нас тут накопилась библиотека программ. Дудки! Пусть посидят да попотеют, ночи напролет, и не один месяц, вот как сидели мы. А самые сложные алгоритмы — знаешь, откуда они у нас? Их Харра спер в Киеве! Вот пусть и другие тоже ездят воровать в Киев.
— Н-да, — говорит Босков, — но согласись, что Леман воспринимает это несколько по-другому.
Читать дальше