Андраш Беркеши - Друзья

— Я думаю, давно пора, — отозвался Хорват.

— Нужна плановая организация труда, — подхватил Бела Земак. — А то каждый отвечает только за себя, а что творится вокруг, ему до лампочки. И уж если мы решили этим заняться, то не надо останавливаться на полпути.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Зала.

— Я думаю, надо за каждой бригадой закрепить определенный участок работы. Чтобы одна бригада обслуживала мотальные станки, другая — прядильные, и так далее.

— Дельная мысль, — сказал Миклош. — Стоит ее обсудить. А теперь еще один вопрос. Довольно щекотливый. Это касается оплаты труда ремонтников. Я просмотрел ведомости за последнее время и обнаружил, что здесь процветает уравниловка. У каждого — почасовой заработок, который не зависит от аварийного состояния станков. Такая форма оплаты в корне неверна, тут нет стимулирования. Ремонтникам платят независимо от того, два часа простаивает станок или целый месяц.

Земак почесал затылок.

— Разворошить муравейник… — пробормотал он. — А что? Надо бы. У нас есть старые специалисты, которые получают наравне с зелеными новичками, хотя работают и быстрее, и лучше. Я, со своей стороны, согласен. Хотя сразу скажу: нелегко это будет. — Он выпятил губы, словно собираясь кого-то поцеловать. — С вами могут поступить, как с еретиком. А вообще я не уверен, что нам необходимо столько народу. Кому не понравится, пусть уходит. При хорошо организованной работе, если каждая бригада будет знать, что надо делать, мы сможем снять с ворот объявления о найме рабочей силы.

— Дай бог! — с улыбкой произнес Миклош, поглаживая ладонями стол. — И последнее, о чем мне хотелось бы сказать. Я знаю, что на фабрике всякое болтают за моей спиной. Скрывать мне нечего, совесть моя чиста. Поэтому я считаю, что между нами не должно оставаться никаких недомолвок. Если мы хотим сработаться, надо узнать друг друга, чтобы строить отношения на взаимном доверии. — Миклош откинулся на спинку стула, выжидательно поглядывая на обоих рабочих.

Хорват откашлялся.

— Что верно, то верно, — нерешительно начал он. — Много чего брешут. А уж женщин хлебом не корми, дай только языки почесать. Но я лично так считаю и могу сказать каждому: если партия доверяет товарищу Зале, как же я-то могу не доверять? Ведь в Москву не пошлют учиться кого попало. Я думаю, такого человека сначала прощупают со всех сторон, чтобы прознать его внутреннюю сущность. Но вы же знаете, товарищ инженер, что за люди эти женщины! Любым глупостям верят, потому как своим умом не сильны. Уж коли берут на веру всякую хиромантию, гадание на картах и прочую чепуху, так чего от них ожидать? А мне, товарищ инженер, вполне достаточно было бы знать, что ваши руки не обагрены кровью невинных людей.

Миклош грустно взглянул на него.

— Товарищ Хорват, спите спокойно. Мои руки чисты. В девятнадцатом мой отец был красноармейцем, после падения Советской республики почти не вылезал из тюрем, а в сорок втором жандармы забрали его прямо с этой фабрики, и вскоре он погиб. Мою мать в пятьдесят шестом контрреволюционеры выгнали из Бодайка, а дом сожгли. Она добралась до Будапешта и умерла в больнице. Вы спросите, зачем я это рассказываю? Да чтобы вы поняли: чисто по-человечески у меня были все причины для мести. Но меня не для того выбрали партийным секретарем, чтобы я ходил по домам, искал виноватых и привлекал их к ответственности. У нас в ту пору были другие задачи: раздел земли, защита наших завоеваний.

— А когда выселяли швабов, — вмешался Земак, — список составляли вы?

Миклош задумался.

— К нам в руки попал весь архив местного фольксбунда. Конечно, в поселке поднялся большой переполох, ведь в этих бумагах значились фамилии осведомителей, тайных агентов фольксбунда, тех, кто писал доносы на антифашистов. По большей части эти люди даже перед близкими не раскрывали свое истинное лицо. Поэтому, когда их арестовали, жены и матери начали возмущаться: мол, личная месть, коммунистические беззакония. Ну, а поскольку я был партийным секретарем, вся их ненависть обрушилась на меня. А спустя некоторое время началась экспроприация швабов. К сожалению, многие и до сих пор считают, что это были самовольные действия коммунистов. Но ведь мы действовали в соответствии с решением Потсдамской конференции, по приказу Национального фронта. Конечно, в списки попадали и невиновные, но эти списки составлял не я один, а весь комитет. Просто кое-кому выгодно свалить всю вину на меня. Вот отсюда и сплетни, и наговоры…