Андрей Гуляшки - Новеллы и повести. Том 1

— Дядя Румен! Дядя Румен! — кричали самые нетерпеливые. — Прокатишь нас?

— Нет! Пока не испробую, никаких пассажиров! Отойдите в сторону, чтоб вас не сшибить! Слышите? Эй ты, босоногий, тебе говорю!

— Дядя Румен!

— Довольно! Сказал уже!

Он спрятал ручку в багажник, проверил покрышки, осмотрел фары, открыл дверку, втиснулся в тесную кабину и взялся за руль. Дал гудок. Толпа притихла. Кто-то перерезал веревку.

— Берегись! — крикнул, наводя порядок, русоголовый паренек. — Не слышите, что ли? Открывайте ворота! Давай чуть влево, теперь направо! Прямо! Вперед!

Румен благополучно миновал узкие ворота, непрерывно нажимая на резиновую грушу клаксона. Дети, то отставая, то догоняя вновь, двигались за машиной как зачарованные. Черная «ДКВ» покачивалась, пыхтела, оставляя за собой струйку голубоватого дыма.

За несколько минут двор опустел. Разноголосый гул, словно гром, покатился куда-то дальше. А потом и совсем утих, замер. Выбрались, наверное, в поле, чтобы как следует испытать мотор.

Только теперь Мусинский спустился во двор и сел на скамью.

Машина движется!.. Мотор гудит!.. Теперь полковнику не остается ничего другого, как восстановить свои права. Но тут же в голове мелькало: «А что я стану делать с этой старой и смешной бричкой?» — и он колебался. Может быть, самое лучшее продать ее парню, сделав скидку за труд и хлопоты? Иначе начнутся тяжбы, из которых он ничего не выгадает. «Обвел меня вокруг пальца этот парень, — думал полковник, — а теперь сиди да гадай, что делать дальше. Надо было продать ее раньше. Откуда он возьмет сейчас деньги?» Мусинский все больше углублялся в обсуждение этого вопроса, когда ему принесли письмо. От Лиляны. Он сразу определил это по почерку и поторопился распечатать. Лихорадочно забегал его взволнованный взгляд по рядам мелких, красиво нанизанных букв. «Слава богу! — произнес он со вздохом, прочитав письмо до конца. — О тебе хоть не надо беспокоиться!.. А то кто знает, что бы случилось, останься ты здесь! И ты, наверное, захотела бы покрасоваться в этой бричке, и пришлось бы с милицией вытаскивать тебя оттуда». Он наклонился и с радостным волнением вновь принялся читать письмо. «Умна, — подумал он, покачивая со счастливым видом головой, — не подведет она меня… Даже к дяде Игнату отправилась в ТКЗС [12] Трудовое кооперативное земледельческое хозяйство. . Браво, Игнат!.. Труд облагораживает человека… Чем же она там занимается?.. Ага, носит воду!..» Он в третий раз начал перечитывать письмо, когда с улицы опять послышался шум. «Едут!» — с тревогой произнес Мусинский, поднимаясь со скамейки. Не хотел он, чтоб его встретили во дворе. Не хотел сейчас и с детьми ссориться. Сердце его разнежилось от письма, и незачем снова вводить себя в грех.

Проходя мимо флигеля, он встретил бабу Марийку с кружкой молока.

— Куда это ты, соседка? Не сыну ли несешь молоко?

— Сыну, товарищ Мусинский, — откликнулась старая, — целый день в рот ничего не брал…

— Правильно, правильно, — одобрил полковник, — здоровье — основа всему!

Туча надвигалась все ближе. Мусинский поднялся по лестнице и быстро скрылся в квартире, служившей ему и домом и крепостью. Потом уселся в самое глубокое и самое удобное кресло возле балкона, посадил рядом с собой собачку и вновь взялся за письмо.

Дружно жили когда-то две семьи. Всегда готовы были услужить и помочь друг другу. Мусинский, хоть и занимал более высокое положение, не сторонился своих соседей и не заносился. Это были скромные люди и всегда аккуратно платили за наем.

Петр Веселинов, паровозный машинист, погибший несколько лет назад при железнодорожной катастрофе, был человеком веселого нрава. «Привет, народная армия!» — говорил он Мусинскому, похлопывая его по плечу, особенно когда бывал под хмельком. Мусинский не всегда позволял хлопать себя по плечу, но народ есть народ. Полковник терпел железнодорожника, как терпел когда-то запах солдатских портянок. Как это ни странно, казарма с неизменно присущим ей запахом сапог и портянок привила полковнику черты некоторого демократизма, о чем он и сам не подозревал. Если прибавить к этому его происхождение (сын бакалейного торговца в маленьком прибалканском городишке) и службу в различных гарнизонах в провинции, то можно сказать, что офицерский лоск почти сошел с него. Осталась только его выправка, привычка бриться каждое утро, страсть к длинным речам и строгое выражение лица. Некоторый его либерализм, порожденный в значительной мере своенравным характером и склонностью пространно говорить, явился причиной того, что долгие годы он нес службу в самых захолустных гарнизонах страны. Но после Девятого сентября он каким-то образом стал неожиданно жителем Софии, поселился в собственном доме, вступил в организацию Отечественного фронта, вышел на пенсию и начал держать речи.