— Спасибо, спасибо, — проговорил полковник, замахнувшись тростью на собачонку, которая, забавляясь по-своему, то вбегала во флигель, то выбегала вон. — В другой раз специально приду к вам в гости, а сейчас тороплюсь.
Проходя по двору мимо навеса, он остановился, чтобы вновь взглянуть на машину. Румена не было. Дети сообщили, что он, забрав колесо, отправился купить где-нибудь специальной краски для покрытия заржавленного железа. Мусинский многозначительно повертел палкой и подался в милицию поговорить с майором Младеновым. «Посмотрим, — заметил он про себя, — каково присваивать чужое добро!»
Мысль, что машина принадлежит ему, все больше овладевала полковником. По дороге в милицию Мусинский успел сочинить целое донесение на похитителя машины. Эта бричка, когда-то действительно подаренная полковнику как ненужная трофейная вещь, была его личной собственностью, которую он никак не использовал. Напротив, сам распорядился выбросить ее подальше, чтобы во дворе не собиралась детвора со всего квартала. Тогда ему даже не пришло в голову продать ее как железный лом. Теперь дело обстояло совсем иначе. Теперь машина работала, и бывшего ее владельца должны были хотя бы спросить, согласен он на то, чтоб машина работала, или не согласен.
Рассуждая таким образом, Мусинский незаметно дошел до управления милиции. Майор Младенов внимательно выслушал его, задал несколько вопросов относительно права собственности на эту машину и сказал, что милиция займется разбором этого случая, хотя шансы Мусинского весьма ничтожны, поскольку машина была выброшена на свалку. Мусинский был задет этим заключением начальника милиции и заявил, что поищет подтверждения своих прав выше, если его просьба не будет удовлетворена. Жаловаться ему никто не запрещает, согласился майор Младенов и между прочим спросил, была ли машина зарегистрирована раньше и на чье имя. Мусинский не мог ответить на этот вопрос.
Разговор в милиции расстроил полковника. Домой он возвращался чрезвычайно раздосадованным. Его чувство собственника было ущемлено еще больше, когда, войдя к себе во двор, он увидел под навесом Румена, окруженного целой стаей детворы. Растрепанный, в расстегнутой рубахе, Румен красил автомобиль. Кудрявые волосы его переплелись с солнечными лучами, щедро заливавшими сегодня двор. В обычных своих штанах, перепачканных машинным маслом, с закатанными рукавами клетчатой рубахи, то и дело выбивавшейся из штанов, грудь нараспашку, потный и красный от напряжения, сегодня Румен выглядел более взрослым и мужественным. Мусинский слегка смешался, увидев сосредоточенное выражение скуластого, лоснящегося от пота лица, черные глаза, нос с горбинкой и сдвинутые брови, над которыми возвышался прямой, как топором отсеченный, вспотевший лоб. Смуглый, худощавый и сноровистый, с крупным ртом и чуть выступающим вперед подбородком, он выглядел бы более мужественным, если бы не детская улыбка, внезапно освещавшая его лицо, как луч прожектора. Вот и сейчас он неожиданно улыбнулся, взглянув на полковника, который остановился за его спиной и с удивлением разглядывал неузнаваемо изменившийся автомобиль.
— Здравствуйте, товарищ полковник, — весело обратился к нему Румен, размахивая кистью по ржавому железу. — Как вам нравится? Получается что-нибудь?
Мусинский ответил не сразу. Глаза его беспокойно забегали. От волнения он не знал, с чего начать. Да еще эта ребятня, стеной выстроившаяся по другую сторону машины. Скажи что-нибудь против Румена, сейчас же подымут гвалт. Нет, лучше помолчать. Он заговорит о своих правах, когда придет время.
— Получается, — сказал он, — как не получиться… Мотор исправен, кузов в порядке… Обязательно получится.
— Извините, ради бога! — произнес Румен и, подмигнув ребятам, добавил многозначительно: — Осторожно, товарищ полковник, не испачкайтесь в краске!
Мусинский счел это за обиду и, круто повернувшись, ушел. Дети даже и не взглянули на него. Румен, нахмурившись, стал еще усерднее размахивать кистью. Через час верхняя половина кузова заблестела, покрытая черным лаком. После обеда была окрашена и нижняя часть. Потом машину оставили сохнуть.
Сколько было волнений, тревог и забот, когда настал первый день выезда со двора. Сбежался весь ребячий мир, некоторые расселись на заборе, забрались на деревья, другие толпились на улице, теснясь перед самыми воротами, чтоб лучше видеть машину. В толпе мелькали и взрослые люди. Туда же влекло и Мусинского, но благоразумие взяло верх, и он наблюдал за событием со своего балкона. «Давайте натянем ленту да перережем ее!» — раздавались шутливые возгласы. Притащили откуда-то веревку и натянули ее перед воротами. На все эти шутки Румен не обращал внимания. Он вертел заводную ручку, и со лба его стекал пот.
Читать дальше