Тогда и у Зинки будет своя тайна, как у всех Иванов моего дома, и у нее будет своя кладовая сокровищ, которая будет открываться, как только она скажет: «Сезам, откройся!» Так, как у всех в моем доме, как у всех в моем городе, как у всей моей Болгарии. Потому что ни человек, ни город, ни страна не могут жить без своих тайн и без своих милых сокровищ, которые, поверьте мне, я не отдал бы за все чудеса и небывальщину сказок «Тысячи и одной ночи».
Мой дом, даже когда он засыпает, до крыши полон великих чудес: в нем разыгрываются сражения Троянской войны, младенцы чмокают и растут не по дням, а по часам в своих пеленках, открываются сейфы Болгарского народного банка; чинно, как рыцари, стоят дрессированные прописные буквы; лев Серенгети, поднявшись на монетах на задние лапы, смотрит в темноту и видит утро; проходит огромный автопоезд кита Голиафа; муха кружит по комнате, за ней тянется надпись: «Покупайте в ЦУМе», а Три мушкетера хватают оружие Троянской войны и стоят на посту, охраняя от мухи младенца; раздается грохот сверхзвуковых самолетов, мыльные пузыри лопаются так, словно это трещат ракеты первомайского салюта; Шиншилле снится, что ее сжирает кошка, а кошке снится, что она сжирает Шиншиллу. И облачка летают по дому, перекатываются по дому волшебные облачка, а сам дом надевает роликовые коньки и легонько скользит на роликах, потом он звонит по телефону Ивана Барабанова другим домам на улице, те тоже надевают ролики и начинают скользить по асфальту. А гараж Ивана Флорова трогается с места, выезжает на четырех резиновых колесах на улицу и останавливается там, засмотревшись на это чудо из чудес.
Перевод Н. Глен.
Богомил Райнов
ДОРОГИ В НИКУДА
Он бесшумно летел по дороге. Бесшумно и быстро, в сером свете вневременья. С обеих сторон проносились неясные, смутные тени — наверное, лес. А дорога, по которой он летел, врезалась в тени все глубже и глубже — зыбкая и серая, в сером свете вневременья.
Потом, не желая этого и почти этого не заметив, он свернул на другую дорогу. Лес исчез. Вдоль дороги тянулась река, неподвижная и темно-зеленая, глубокая и зловеще-зеленая, точно река утопленников. Он летел по дороге, и река летела ему навстречу, такая глубокая и такая близкая, что, казалось, в любую минуту дорога может слиться с рекой, нырнуть в нее.
А потом он снова свернул, на другую дорогу, бежавшую среди черных примолкших холмов. И потом еще на какую-то дорогу, и еще на одну, и на пятую, и на шестую, все одинаково безлюдные и зыбкие в сером свете вневременья. Он летел по этим дорогам и надеялся попасть в какой-нибудь город или село, хотя он знал, что не встретит ни города, ни села, потому что дороги эти, все до одной, вели в никуда.
Потом стемнело, неожиданно, разом. Наступило бесконечное мгновение мрака.
А потом появились за́мки.
Каким-то чудом он добрался во тьме до верха отвесных скал. Пропасть под ногами страшила своей неоглядной бездонностью, и страшна была темнота вокруг, исполненная опасности и черно-красного тумана. И тут он увидел вблизи старое строение, повисшее, как замок, над краем бездны. Надо было укрыться в этом замке, спрятаться меж древних каменных стен, и они оградили бы его от притягательной силы бездны. Он сделал в сторону замка несколько неверных шагов и только тогда понял, что замок рушится. Камни и целые куски стен бесшумно отваливались и бесшумно низвергались в пропасть. Здание рушилось бесшумно и медленно, как кусок сахара в стакане чаю. Огромные глыбы откалывались одна за другой и тонули во мраке бездны, пока на скале, как старческий зуб, не остался торчать один-единственный угол строения.
Он беспомощно огляделся и сквозь тревожный, красно-черный, точно дым пожарища, мрак увидел вокруг еще много утесов и много замков, вперивших в него слепой взгляд угасших окон. Но пока он думал, где ему лучше укрыться, он заметил, что все замки рушатся. Каменная кладка стен бесшумно обваливалась и бесшумно и медленно низвергалась в бездну, словно замки таяли и оседали в темные воды ночи. И замки, и утесы под ними, и утес у него под ногами — все рушилось медленно и необратимо. Ему оставалось лишь ждать последнего обвала. Мрак уже не был черно-красным. Мрак был черным, без единого проблеска — мрак бездны.
*
Бесконечное мгновение мрака незаметно посерело. Потом оно стало белым. Таким белым, что ему смутно захотелось понять, что значит это белое — рассвет или ничто.
В белом сиянии движутся три плотных белых пятна. Откуда-то очень издалека звучит низкий мужской голос, и слышны отдельные слова:
Читать дальше