Богомил Райнов - Новеллы и повести. Том 2

Как бы то ни было, но за Минкой Парикмахершей утвердилась новая слава лекарши, над которой женщины Юглы порой посмеивались, но, чуть что, спешили позвать…

Кто-то окликнул ее. Минка была во дворе, она прибежала с фермы позавтракать, когда раздался голос Желы. Ей понадобилась одна минута, чтобы схватить бритву, бутылку с ракией и запереть ворота на засов.

И они с Желой побежали к реке.

Буйволица лежала на том же месте, неподвижно уставясь перед собой выпученными от напряжения глазами. Вода относила в сторону ее бессильно повисший хвост с пучком белого волоса на конце.

Тана стояла на берегу и не шевелясь, с заострившимся потемневшим лицом смотрела на приближающихся женщин.

— Надо ее вытащить на берег, — сказала Парикмахерша, осмотрев лежавшую буйволицу. Она не ожидала, что животное так сильно раздулось, и почувствовала, что ее обычная уверенность исчезает. Пока они силились вытащить буйволицу из воды, Минка придумывала, как ей избежать того, ради чего ее позвали.

— Не сумею я, Тана! — наконец сказала она. — Буйволица ведь не курица, не овца… Подождем лучше ветеринара.

— Да он, может, и не придет! — сказала Жела. — Что ж нам смотреть, как она мается?

— Боязно мне. Вдруг хуже будет…

— Она же подыхает! — сказала Тана, выходя из оцепенения. — Не вижу я, что ли, что она подыхает! Что бы мы ни делали…

— Может, лучше…

— Все равно подыхает… Не бойся. Коли суждено жить, так поживет…

Минка раскрыла бритву, облила ее ракией, но не решалась подступиться к буйволице, хотя точно знала, в каком месте нужно сделать разрез. Еще ребенком она видела, как дед Алексий Налбантин пропорол бок теленку, пропорол заостренным коровьим рогом, и газы выбились через рог зеленой струей…

«Был бы у меня рог деда Алексия, — подумала Парикмахерша. — Все б меньше я опасалась…»

Но медлить дальше было нельзя, животное опять норовило лечь, они крепко связали ему ноги, и, стиснув зубы, Минка замахнулась — бритва беззвучно погрузилась в чуть заметную ямку.

Ветеринар приехал к вечеру. Буйволица кое-как дотащилась до двора, и теперь окровавленная, с опавшими боками лежала на том же месте, где обычно с цепью на шее коротала летние ночи. Снова наступала ночь, но цепи не было, а вытянутая шея бессильно упала на землю.

Ветеринар вылез из пролетки, спросил, где буйволица, и, подходя к яблоне, раздраженно сказал, что у него четыре села и что он не может разорваться на части.

Это был худощавый человек лет сорока, усталый и измученный бессонницей, в простой зефировой рубашке, небрежно заправленной в брюки и расстегнутой на груди. Не спеша он приблизился к голове животного, приподнял пальцами веко, глянул на десны, медленно провел ладонью по его шее.

Женщины, стоя поодаль, молчали. Парикмахерша ушла на птицеферму, и сейчас здесь были бабка Йордана, Тана и Жела. Со скорбными лицами они смотрели на человека, который ощупал животное, выпрямился, достал сигареты и закурил.

— Поправится она, доктор? — не вытерпела бабка Йордана. — Что будет-то?

— Колбаса! — сказал сердито ветеринар. — На колбасу пойдет.

Он курил и смотрел на распростертое туловище животного с засохшей раной в паху, вокруг которой кружились мухи. Женщины понимали, что он что-то обдумывает, и долго не решались ни о чем спросить, боясь помешать.

— Часть содержимого из желудка попала в брюшную полость, — сказал ветеринар. — И теперь перитонит обеспечен. Пункцию надо делать, а не так, как вы… бритвой! Кто ж вам виноват!

— Минка не виновата! — вступилась Тана. — Это я ее упросила. Она не хотела, а я…

— Подыхала ведь, доктор, — сказала Жела. — На глазах прямо подыхала, что ж глядеть, как она мучается?

— В том-то и дело, что все равно околеет, — ответил ветеринар. — Инфекцию занесли. Теперь, что бы я ни сделал, поздно… Одно остается — прирезать!

— Ох, не говори! — вскрикнула бабка Йордана. — Здоровую скотину, и вдруг ни с того ни с сего…

— Так уж ей на роду написано, бабушка! Самое большее до утра доживет. Так что смысла нет…

Он выкурил еще одну сигарету и двинулся к пролетке, женщины шли за ним, словно надеялись, что он изменит свое мнение.

— Несчастный случай! — сказал ветеринар, беря кнут. — Я составлю протокол, может, по страховке хоть немного дадут. А ждать больше, по-моему, не стоит…

Он избегал смотреть в глаза хозяйки, потому что заметил, как они наполняются слезами. Занимаясь своей профессией, он огрубел и стал равнодушен к страданиям ближних, но все же где-то глубоко под коркой этой грубости и равнодушия таилась жалость. Он был сыном крестьянина и болгарином, а в каждом болгарине живет что-то от Боне Крайненеца [3] Бо́не Крайненец — герой рассказа болгарского писателя Елина Пелина. .