Богомил Райнов - Новеллы и повести. Том 2

— Ты не боишься?

— Ничуть. Мне хорошо, когда я слушаю, как бьется твое сердце.

Девушка поцеловала его в грудь, а он зарыл лицо в ее волосы, мягкие, душистые. И смотрел поверх ее головы вдаль, на неподвижный и немигающий красный огонек, и вслушивался в шум моря, заполнивший всю ночь. Ему казалось, что шум становится все глуше.

— Волнение как будто стихает, — сказала девушка.

Он обрадовался, что они чувствуют одинаково.

Затем он осторожно положил ее на спину и наклонился над ней. Голова девушки лежала на его руке. Ему хотелось увидеть ее глаза, и ему казалось, что он видит мелкие зеленые точечки вокруг ее зрачков… Девушка тоже смотрела на него и тихо улыбалась. Потом неожиданно вздрогнула.

— Что ты видишь? — спросил Нико.

— Твои глаза. Они стали темно-синими.

Нико рассмеялся.

— Выдумываешь. Ничего ты не можешь видеть.

— Неправда. В твоем левом глазу есть маленькое темное пятнышко.

— Хитришь. Ты его раньше видела много раз.

— И сейчас вижу…

Он наклонился и поцеловал ее в лоб. Лоб был удивительно гладкий и немного прохладный.

— А другое что-нибудь видишь?

— Да. — Девушка попыталась приподняться, но он удержал ее. — Звезду.

— Только одну? Их ведь тысячи.

— Эта наша. Она движется.

Нико посмотрел на небо.

— Фантазируешь.

— Смотри сам. Она сейчас проходит между передними лапами Большой Медведицы.

Нико увидел летящую звезду и лег рядом с девушкой.

— Правда, — сказал он. — Она не кажется тебе беспомощной?

Он сказал первое, что пришло ему в голову. Маленькая звездочка плыла медленно, словно с трудом пробиваясь между другими звездами, спокойно и уверенно стоящими на своих местах. Она была похожа на заблудившегося ребенка.

— Нет, — возразила девушка. — Она не беспомощная. Это единственная живая звезда.

— Потому что она наша?

— В ней частица нас.

Они лежали рядом и смотрели на маленькую звездочку, которая плыла прямо, чужая среди своих сестер, верная избранному пути.

— Это странно и необыкновенно, — сказал Нико.

— Потому что мы не привыкли.

— Может быть. И потому что она очень далеко от нас.

— Исчезла, — сказала девушка и вздохнула.

Нико снова прильнул лицом к ее волосам. Их мягкость его опьяняла. Он тронул ее руку у локтя. Кожа была прохладная.

— Хочешь, пойдем домой?

Она словно пробудилась ото сна. Притянула его к себе и начала жадно целовать. Затем слегка оттолкнула его голову и засмеялась.

— Теперь мы квиты. Можно идти.

Они снова поднялись на высокий берег и пошли вдоль обрыва. Ночь как будто стала светлее, хотя до рассвета было еще далеко. Нико прислушивался к морю. Он снова решил, что гул стихает, но тряхнул головой, словно стараясь отогнать неприятное чувство. «К чертям, — подумал он. — Какое мне до этого дело?» И сказал:

— Знаешь, откуда мы возвращаемся?

Девушка прижалась к нему.

— Из самого чудесного путешествия.

— А может быть, не возвращаемся. Может быть, путешествие только начинается?

— Верно. Только начинается.

— И будет продолжаться долго.

— Бесконечно. Оно никогда не кончится.

Впереди показались огни городка. Ночь оживилась. Только море в гротах гудело по-прежнему гневно и угрожающе. Но они молча шли рядом и ничего не слышали. Потому что были одни, а вне их не было ничего, кроме бескрайней и тихой дружеской ночи.

— Ну вот. Ветер стих, наверно, и волнение прекратилось, — сказал смуглый и коротко засмеялся. — А мы боялись.

«Этот тип или не знает, что такое волнение, или прикидывается дурачком», — подумал Нико.

Рыжий молчал, и Нико не сказал ничего, только бросил быстрый взгляд на море. Отсюда оно выглядело синим, безбрежно синим зеркалом, по которому ползли ослепительно белые гребни. Зайчики, белые пушистые зайчики гнались друг за другом по зеркалу. Не было видно ни гребней, ни впадин. Лишь обманчивые зайчики, которые не могли ввести в заблуждение только тех, кто привык к ним с первого дня своей жизни.

Солнце стояло еще низко, но уже припекало. Выгоревшая трава, уже отряхнувшаяся от росы, шелестела и скрипела под ногами Нико. Он шел впереди, те двое сразу за ним. Свои выгоревшие хлопчатобумажные штаны он подтянул и подвязал у щиколоток. Сухая трава кололась, но он не чувствовал ее, не слышал ее злобного шелеста. Внизу, в скалах, море ревело, бросалось остервенело, отступало и снова наскакивало. Это был постоянный, ровный, глухой гул, он заполнял все между водой, землей и небом, не оставляя места никаким другим звукам и даже чайкам не давал возможности пожаловаться друг другу. Было что-то апокалипсическое в этом неистовом рокотании, которое царило над водой и над землей и усиливало у Нико чувство одиночества. Те двое для него не существовали.