Евстахий Рыльский - Станкевич. Возвращение

Тремя днями позже, уже в крепости, есаул Рогатинский не упустил случая заметить Станкевичу, что тот зря издевался над казаком. Станкевич пожал лишь плечами, но вечером заявился к есаулу с бутылкой коньяку и за дружеской выпивкой просидел с ним до поздней ночи. Попутно он выяснил, что на зиму в крепости остается лишь полусотня, и пока неизвестно, под чьим началом, потому что подъесаул Карабанцев намерен хлопотать о должности адъютанта при штабе Войска Донского, а он, Рогатинский, окончательно и бесповоротно уходит в отставку.

Это известие заставило Станкевича написать рапорт коменданту крепости — с позитивной резолюцией майора Штока, — где содержалась просьба доверить ему временно командование над полусотней в добавление к тем обязанностям, какие он исполняет. Комендант выразил согласие, и осенью Станкевич сделался непосредственным начальником Василия.

Настали для казака черные дни. Экспедиции в горы, патрули, учения, сыпавшиеся то и дело наряды вне очереди. Если в ту пору в армии можно было сделать все что угодно с солдатом, то с унтером, да еще из казачьего войска, где существовали свои писаные и неписаные законы, было куда труднее. Чтоб отравить жизнь Демьянчуку, Станкевичу пришлось призвать на помощь всю свою изобретательность. Он не раз ловил себя самого на том, что это его терзает, что усилия далеко не соответствуют результату. Все свободное время — а было его последние дни не так-то много, если принять во внимание дополнительные обязанности, связанные с командованием полусотней, — все свободное время отнимали у него разнообразные проекты и предприятия, связанные с издевательством над Демьянчуком. А еще и спешка, ибо он знал: через полгода выходит срок службы Василия. К тому же струя ненависти, захлестнувшая его там, в горах, расплылась в рутине будней. Никаких чувств к казаку он, в сущности, не испытывал. Ни злых, ни добрых. Он обнаружил, что, пытаясь раздуть в себе ненависть к этому человеку, остается к нему, по существу, равнодушен. Лишь где-то внутри маячила верность данному самому себе обещанию, вот только неизвестно, реальному или вымышленному, лишь будоражила спортивная жилка, подстегивал особый азарт: что ж это я, интересно, еще выдумаю, удастся или не удастся, выдержит он или не выдержит, а если не выдержит, то что произойдет?

В октябре прибыли рекруты. Унтера занимались с ними по очереди. Учения продолжались с утра до вечера. Станкевич, хоть это и не входило в его обязанности, следил за ними, вернее, за Василем, который трудился без роздыху. Погода в ноябре испортилась вконец: две недели подряд ветер и дождь со снегом. Василь мок и мерз с утра до вечера и часами не покидал плаца. Даже его сильный организм не справлялся с нагрузкой. Хотя он и пытался вылечиться водкой, а все же хрипел, изнывал от насморка, трясся от дрожи. Солдаты шептали меж собой, что капитан взялся за Демьянчука не на шутку и что, если дальше так пойдет, замучает человека насмерть. Унтера стали открыто роптать. Один из них, когда Станкевич уходил как-то с плаца, бросил ему вслед:

— Падаль вонючая, сволочь!

Василь был дисциплинированный. Поди догадайся, сколько тут было субординации, а сколько дальновидности. Однако равнодушие в его глазах таяло.

Однажды Станкевич возвращался с вечернего чая от кого-то из офицеров. Было темно, выл ветер, сек ледяной дождь. И вдруг из темноты в нескольких метрах впереди вынырнула — как выныривает иногда на рассвете дерево среди окутанного летней мглой луга — хорошо знакомая квадратная фигура. Станкевич остановился, сделал шаг назад. Посмотрел по сторонам — пусто, только кое-где в окошечках казармы поблескивают последние огоньки.

— Василь? — спросил он неуверенным голосом; и уже громче: — Демьянчук, это ты?

Человек напротив замер, ничего не отвечая. Внезапный порыв ветра хлестнул струями дождя, за которым фигура размазалась и как бы удалилась. Станкевич зажмурился и спросил сам себя: «Что ж это, черт возьми, вроде я трезвый?» Когда вновь открыл глаза, все исчезло.

Он вернулся домой с неприятным ощущением, по спине пробегали мурашки. Прежде чем лечь в постель, тщательно запер дверь, забаррикадировал ее столом и затворил ставни, чего до сих пор никогда не делал.

В начале декабря Василь на плац не явился. Станкевич велел ему прийти с докладом. Прибежал солдат, сообщил, что Демьянчук не может стоять на ногах. Станкевич отправился в казарму. Казак лежал навзничь. Лицо, исхудалое, красное, напоминало стручок перца. Губы запеклись, он тяжело дышал. Станкевич велел ему встать, одеться, дав на это уставные три минуты. Демьянчук лежал все так же без движения, уставясь в потолок. Станкевич повторил приказ.