Эрик Нойч - Мир на Востоке

Ни к сыру, ни к колбасе оба даже не прикоснулись. Также без внимания они оставили и лук, и лимон, и хрен, верно сочтя, что угорь ни в каких приправах не нуждается. Они ели только рыбу, подолгу смаковали каждый кусочек, а когда Ульрика заметила, что рыба хорошо идет с лимонным соком или хреном, посмотрели на нее с полнейшим недоумением.

— Господь с тобой, — сказал Ахим. — Настоящий угорь — это ж событие в жизни. Я думал, его теперь только в музее можно увидеть, а он, гляди-ка, у нас на столе лежит. Тут уж сам бог велел отведать его натуральный вкус, хотя бы с познавательной целью. Эх, и жили же наши предки, если вспомнить старые баллады: почитай, угрей каждый день трескали…

— Что и говорить, — откликнулся Франк. Отложив нож и вилку, он взял кусочек угря в руки и принялся обсасывать хребет. — И впрямь объедение. Ты, Ульрика, воистину волшебница. Будь сейчас на нашем месте древние греки, они бы уподобили тебя Цирцее, величайшей из волшебниц. Только ты уж будь великодушна. Ежели мы с Ахимом начнем вести себя по-свински, ты преврати нас, в отличие от спутников Одиссея, не в свиней, а единственно — в угрей.

Франк и сам не понял, то ли он хотел просто пошутить, то ли сделать Ульрике комплимент. Однако по какой-то странной ассоциации Гомер напомнил ему о том деле, ради которого он, собственно, и находился здесь.

Подходящая возможность повернуть разговор в нужное ему русло представилась, когда они перешли в библиотеку — так сказать, в мир книг, закрывавших сплошняком все стены. Убрав стол в гостиной, Ульрика осталась на кухне мыть посуду — даже не столько ради чистоты, сколько чтобы отдохнуть от общества Люттера. А Люттер ничуть не изменился, думала она, все такой же слизняк, как в ту пору, когда ухлестывал за Ингеборг, ее сестрой. Уж, казалось бы, жизнь столько его била, а натура все та же.

— Давай, старина, поговорим о чем-нибудь серьезном, — произнес Люттер сытым, довольным голосом. — Тебе известна тема моей диссертации: перепрофилирование, ну и так далее. Как ты сам понимаешь, в моем исследовании «Факел» занимает особое место. Но, говоря откровенно, твоя газета не шибко много пишет о перепрофилировании. Согласен, вы затрагиваете много других, не менее важных проблем: соцсоревнование, вопросы этики и морали и тому подобное. Но о том, что сейчас больше всего будоражит людей, у вас почти ничего не прочтешь. Вместо того чтобы давать в газету острые, злободневные материалы — а уж ты их писать умеешь, как никто другой! — ты ударился в беллетристику. Уленшпигель… Далекое Средневековье вместо животрепещущей современности. Побасенки про каких-то двух плутов в Галле. Куда это годится? Я тоже вот только пять минут назад воспользовался античным сюжетом, каюсь, это совершенно искусственно, притянуто за волосы, ну да мне в такой обстановке простительно. А тебе? Не говоря уже о сомнительной пользе твоих сочинений, они сплошь и рядом грешат анахронизмами.

Франк пригубил коньяк. Он счел, что как момент, так и сам тон выбраны правильно.

— Вот как? — спросил Ахим. — Тогда изволь привести доказательства.

— Ради бога. Взять, к примеру, Франсуа Вийона. Уленшпигель никак не мог знать его стихов, поскольку, когда он учился в Париже, Вийона попросту еще на свете не было.

— Почему ты в этом так уверен?

— Бог ты мой, это уже можно найти в любой энциклопедии, в том числе и в той, что стоит у тебя на книжной полке. Уленшпигель умер в 1350 году в Мёльне, тогда как Вийон родился только в 1431 году. Значит, обоих разделяют почти сто лет.

— Ничего другого я от тебя и не ожидал услышать. Ты, брат, начисто лишен фантазии. Сухарь и педант — вот ты кто. История для тебя — всего лишь набор дат, сумма цифр. В моем же понимании история, во всяком случае если глядеть на нее сквозь призму литературы, ничего общего с арифметикой не имеет.

— Может быть. Но это не дает тебе права совершать насилие над историческими эпохами, передергивать и искажать факты. Вот, скажем, в одной из твоих новелл, про хельмштедтского менялу, ты упоминаешь саксонский серебряный талер, чеканившийся, как известно, не раньше начала XVI века. Из этого следует, что Уленшпигель мог знать о существовании Вийона. Но, с другой стороны, он у тебя поступает на службу к епископу Магдебургскому, резиденция коего находилась в Гибихенштейне, и поджигает замок, чьи руины по сей день красуются на том берегу Заале. Однако, как свидетельствуют исторические документы, замок был уничтожен пожаром на масленицу 1382 года, то есть в те дни, когда Тиль уже давно лежал в сырой земле, более того — был съеден червями, а Вийона еще даже не присмотрел аист, каковой должен был доставить его в наш грешный мир. Как видишь, в твоих рассказах не сходятся концы с концами…