Эрик Нойч - Мир на Востоке

Франка так и распирало поделиться этими новостями. Он бы точно утер нос Ахиму и Эриху, переключил бы все внимание на себя. Но он молчал и только загадочно улыбался, всем своим видом выражая превосходство.

Все это было еще впереди, а пока же Эрих Хёльсфарт и Ахим Штейнхауэр находились в Берлине, шла вторая неделя их боевой службы. Да, именно боевой: обычные летние сборы неожиданно обернулись самой настоящей бессрочной мобилизацией, и каждый день оба они могли убедиться в том, что были здесь необходимы.

Особенно тревожными и потому требовавшими повышенной бдительности были ночные патрулирования, но — что поделать! — как раз тогда-то и лезли в голову разные посторонние мысли, о приятном и неприятном, чем наполнена жизнь любого человека. Во всяком случае, Эрих часто спохватывался, что думает совсем не о том, о чем нужно думать патрульному, и, стряхнув с себя мечтательность, крепче сжимал приклад автомата.

Вчера он получил от Хальки письмо на нескольких страницах, звучавшее как-то очень уж ласково. Она понимает, писала она, что произошло, да и ее коллеги одобряют меры правительства, горячий ему, Эриху, от них привет, она гордится им, помнит о нем, и он не должен из-за нее беспокоиться… Каждая строка ее письма дышала вниманием и заботой. Вот уж точно, думал Эрих, нет худа без добра. Их внезапная и порядком затянувшаяся разлука, его служба на границе лицом к лицу с бандитами и провокаторами, постоянная опасность — все это только укрепило их брак. Не то что когда он ездил в Кузбасс, в страну друзей. И он подумал, что уж на сей раз, когда он вернется домой, она не поспешит расстаться с ним, а наоборот — встретит, как мужняя жена…

Он вспомнил Колю, его адрес: Новокузнецк, еще недавно именовавшийся Сталинском, улица Металлургов. Наверняка Коля в курсе происходящих здесь событий, тем более ему будет интересно узнать кой-какие подробности от очевидца. Сегодня же он и напишет, прямо из казармы, благо переводчик, Ахим, под рукой. Он стал обдумывать текст письма… Знаешь, Коля, Берлин был чем-то вроде проходной комнаты с открытыми настежь дверями. Представь, даже в собственной постели нет покоя, к примеру, только собрался обнять жену и вдруг видишь, как возле тебя возник совершенно незнакомый тебе человек, смотрит, ухмыляется, и откуда тебе знать, что у него на уме — может, он зарезать тебя хочет… Такое положение дел вполне устраивало наших врагов. И тогда мы попросту закрыли нашу квартиру, надежно заперли все двери, и теперь в своих четырех стенах я могу делать все, что вздумается, не опасаясь, что в любую минуту кто-то может ко мне вломиться…

Тревожная тишина ночи днем вновь сменялась истеричными воплями, несшимися с той стороны. Эриха не всегда ставили на Потсдамскую площадь, но, когда ему случалось дежурить здесь, это было сущее наказание. Здесь разыгрывались такие сцены, что даже он при всем своем хладнокровии не раз чувствовал, что вот-вот у него сдадут нервы. Дело было даже не в хулиганах — эти мигом испарялись, стоило ему навести на них автомат. Куда труднее было давать отпор… бабам, тоже старавшимся подлить масла в огонь и порой не стеснявшимся в средствах.

— О, как я хочу коммуниста! Иди ко мне, мой сладкий, переспать с красным — для меня дело чести.

Жгучая брюнетка с фигурой как у тех натурщиц, что красовались на обложках порнографических журналов, летевших через границу вместе с прочей идеологической отравой, прохаживалась перед Эрихом. Судя по ее загару, она только недавно вернулась с курорта. Раздевшись до купальника, она затем сняла и бюстгальтер, обнажив белые груди, выделявшиеся на черном теле.

— Ну что, рыженький, пойдешь со мной? Для тебя я исполню еще кое-что сверх программы. И бесплатно! Ну, давай же, иди!

В толпе хохот, подбадривающие крики.

Тут девица разошлась пуще прежнего: покачивая задом, стала выделывать непристойные движения. Порядком обескураженный, Эрих подумал: не дай бог она еще и трусики сбросит. Вот бы Ахим запустил через усилитель какую-нибудь музыку, да желательно погромче, чтоб не слышать хотя бы текстов этой шлюхи. Но как на грех звукомобиля нигде не было видно, точно агитаторы дезертировали с передовой. Эрих понял, что надеяться, кроме как на себя, ему не на кого.

— Вот что, дорогая, — сказал он, и голос его окреп. — Шла бы ты домой. Да не забудь, как придешь, зубы почистить. А то из твоего рта такие помои льются, что меня, ей-богу, сейчас вытошнит.

Он сплюнул.

Однако, когда день спустя к границе подкатила целая кавалькада сверкающих лаком лимузинов, в сопровождении так же надраенных до блеска полицейских автомобилей и из одного из лимузинов вышел престарелый господин, громкоговорящая установка была на месте — будто она тоже сопровождала важного визитера, но только по эту сторону стены. Тотчас на площадь выехало несколько бронетранспортеров, а бойцы рабочих дружин растянулись в цепь.