Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

…И как целует ее, всего один раз, в это местечко между бровей.

– Отец? – хмурится Юан. – Тебе нездоровится?

«Как быстро ты вырос, – думает отец. – Почему меня не предупредили?»

Орито говорит по-голландски:

– Итак, управляющий де Зут, наш путь вместе окончен.

…И когда Якоб смотрит опять, утренняя звезда уже не видна. Дэдзима уменьшается с каждой минутой. Якоб машет рукой фигурке на Дозорной башне, и фигурка машет в ответ. Начинается отлив, но ветер противный, и потому из залива «Прорицательницу» тащат восемнадцать японских лодок, по восемь весел каждая. Гребцы поют ритмичную песню; их грубоватый хор сливается с плеском волн и скрипом корабельных снастей. «Хватило бы и четырнадцати лодок, – думает Якоб, – но управляющий Ост торговался как бешеный по поводу ремонта в пакгаузе Рус, так что, наверное, правильно было уступить хотя бы по этому пункту». Якоб растирает мелкие капельки дождя на усталом лице. В окне Морской комнаты в его старом доме все еще горит лампа. Он вспоминает, как в скудные годы пришлось распродать библиотеку Маринуса, книгу за книгой, чтобы покупать ламповое масло.

– Доброе утро, управляющий де Зут! – Перед ним возникает молодой мичман.

– Доброе утро, только я теперь просто обычный господин де Зут. А вас зовут?..

– Бурхаав, минеер! Я буду вам служить во время плавания.

– Бурхаав… Хорошее флотское имя. – Якоб протягивает руку.

Мичман отвечает твердым пожатием:

– Весьма польщен, минеер.

Якоб оборачивается назад. Наблюдатель на Дозорной башне стал маленьким, как шахматная фигура.

– Простите мое любопытство, минеер, – начинает Бурхаав, – лейтенанты за ужином рассказывали, как вы встали один против британского фрегата, вот в этом заливе.

– Все это случилось еще до вашего рождения. И я был не один.

– Вы имеете в виду, минеер, Провидение помогло вам защитить наш флаг?

Якоб чует ревнителя веры.

– Можно и так сказать.

Рассвет бросает на серые леса мутно-зеленые и янтарно-красные блики.

– И потом вы застряли на Дэдзиме на семнадцать лет?

– Застрял – не совсем подходящее слово, мичман. Я трижды побывал в Эдо – весьма увлекательное путешествие. Мы с моим другом доктором собирали образцы растений в здешних горах, а позднее мне позволили более или менее свободно навещать знакомых в Нагасаки. Тогда жизнь на острове напоминала уже не столько тюрьму, как школу-пансион со строгими правилами.

Матрос на крюйс-марса-рее что-то выкрикивает на одном из скандинавских языков. В ответ с некоторой задержкой раздается дружный гогот.

Команда в приподнятом настроении, потому что закончились наконец три месяца безделья на якорной стоянке.

– Вам, наверное, не терпится вернуться домой, господин де Зут, после стольких-то лет.

«Хорошо быть молодым, – немного завидует Якоб. – Когда все кажется кристально ясным и несомненным».

– На Валхерене я вряд ли увижу много знакомых лиц. Все-таки война, и двадцать лет прошло. Сказать по правде, я подавал прошение в Эдо, чтобы разрешили мне остаться в Нагасаки, кем-то вроде консула для новой Компании, но в архивах не нашлось прецедента. – Он протирает запотевшие очки. – Вот и пришлось уезжать, как видите.

Дальнозоркий Якоб убирает очки в карман – без них лучше видно Дозорную башню. Пугается на миг, что карманные часы пропали, но тут же вспоминает – он отдал их Юану.

– Господин Бурхаав, вы не знаете, который час?

– Недавно пробило две склянки второй вахты, минеер.

Не успевает Якоб объяснить, что спрашивал о сухопутном времени, колокол храма Рюгадзи бьет час Дракона – четверть восьмого в это время года.

«Час моего прощания, – думает он, – прощальный подарок Японии».

Фигурка на Дозорной башне превратилась в крошечную букву i .

«Таким, наверное, виделся я с палубы „Шенандоа“». Хотя Унико Ворстенбос был не тот человек, чтобы оглядываться. «А вот капитан Пенхалигон, скорее всего, оглянулся…» Якоб надеется когда-нибудь отправить англичанину письмо от «голландского лавочника» и спросить, что помешало ему той осенью дать залп из каронад «Феба». Был ли это акт христианского милосердия, или вмешались какие-то иные, прагматичные соображения?

«По всей вероятности, Пенхалигон тоже уже умер…»

Чернокожий матрос карабкается на ванты, и Якоб вспоминает, как Огава Удзаэмон ему говорил, что чужеземные корабли словно населены призраками, которые появляются и исчезают, как отражения в зеркалах. Не отрывая глаз от бурлящей воды за кормой, Якоб произносит короткую молитву за упокой души переводчика.