Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

Герритсзон резко перестает брыкаться.

– Братец Жак, талантливый французский странствующий лекарь, предложил выполнять надрез выше – над телом лобковой кости, corpus ossis pubis…

Маринус обмакивает кончик ногтя в чернильницу и проводит черту на животе Герритсзона, несколько ниже и левее пупка.

– …и входить в мочевой пузырь сбоку. Англичанин Чеселден усовершенствовал процесс – он терял меньше одного пациента из десяти. Я проводил литотомию более пятидесяти раз и потерял четырех. Двух – не по своей вине. Еще двух… Что делать, живи и учись, хотя о погибших пациентах нельзя сказать того же, а, Герритсзон? Чеселден брал пятьсот фунтов за трехминутную операцию. Но к счастью, – доктор шлепает крепко связанного пациента по заднице, – у Чеселдена был ученик по имени Джон Хантер. Хантер обучил, среди прочих, голландца Хардвейке, а Хардвейке обучил Маринуса, который сегодня и выполняет оную операцию бесплатно. Итак, приступим?

Прямая кишка Вейбо Герритсзона от ужаса громко исторгает газы.

– Ату его! – Маринус кивает де Зуту и Туми.

Те хватаются каждый за одну ногу выше колена.

– Чем надежней зафиксирован пациент, тем меньше вероятность случайных повреждений.

Удзаэмон, видя, что студиозусы не вполне поняли смысл фразы, переводит ее.

Элатту встает на колени, оседлав поясницу больного, и раздвигает ему ягодицы, заодно заслоняя вид на хирургические ножи. Доктор Маринус просит доктора Маэно подержать фонарь поближе к чернильной метке и берется за скальпель. Сейчас у него лицо фехтовальщика перед боем.

Маринус вонзает скальпель Герритсзону в живот.

Все тело пациента напрягается, словно единый мускул. Удзаэмона пробирает дрожь.

Четверо студиозусов наблюдают как завороженные.

– Толщина жировой и мышечной прослойки может варьироваться, – говорит Маринус, – однако мочевой пузырь…

Герритсзон сквозь кляп издает звук, несколько похожий на те, что вырываются в момент оргазма.

– …мочевой пузырь, – продолжает Маринус, – изнутри в ширину приблизительно с большой палец.

Скальпель проводит разрез во всю длину намеченной черты. Герритсзон заходится криком.

Удзаэмон заставляет себя смотреть. За пределами Дэдзимы литотомия никогда не проводилась, и он обещал добавить свои наблюдения к отчету Маэно для Академии.

Герритсзон всхрапывает, как бык, и стонет, глаза у него слезятся.

Маринус обмакивает указательный палец левой руки в рапсовое масло и вводит до первого сустава в задний проход Герритсзона.

– Вот поэтому пациенту следует заранее опорожнить кишечник.

По комнате распространяется запах тухлого мяса и сладких яблок.

– Нащупываем камень через ампулярный отдел прямой кишки…

Правой рукой Маринус вводит щипчики в наполненный кровью разрез.

– …и выталкиваем его снизу в сторону разреза.

Вокруг докторских пальцев из прямой кишки пациента вытекает жидкий кал.

– Чем меньше шуровать щипцами, тем лучше… Одного прокола вполне достаточно, и… – ах ты, ведь почти ухватил… и-и… Ага! Ecco siamo! [21]  Ну вот, готово дело! (ит.)

Доктор извлекает камень, вынимает палец из заднего прохода Герритсзона и вытирает то и другое о фартук.

Размером камень примерно как желудь, а цветом желтоватый, как гнилой зуб.

– Кровотечение нужно остановить, пока наш больной не скончался от потери крови. Домбуржец, Коркианец, отойдите-ка в сторонку.

Маринус льет на разрез какое-то другое масло, а Элатту накрывает рану заскорузлой повязкой.

Герритсзон с кляпом во рту вздыхает: боль из нестерпимой стала просто изматывающей.

– Пожалуста, доктор, какой масло? – спрашивает доктор Маэно.

– Вытяжка из коры и листьев растения Hamamelis japonica – я сам дал ему название. Это местная разновидность лещины, снижает риск развития лихорадки. Меня этому фокусу научила одна неграмотная старуха, много-много жизней назад.

«Вот и Орито, – вспоминает Удзаэмон, – училась у старушек-травниц в горах».

Элатту меняет повязку и прибинтовывает к пояснице Герритсзона.

– Три дня пациент должен лежать. Есть и пить понемногу. Моча будет подтекать через рану в стенке мочевого пузыря; нужно быть готовым к тому, что рана будет опухать, а больного может лихорадить. Через две-три недели моча должна уже выходить обычным путем. – Доктор Маринус вынимает кляп и говорит Герритсзону: – Примерно столько же времени понадобилось Сьяко, чтобы снова начать ходить после того, как вы его отколошматили в сентябре, верно?