Леонид Филатов - Избранные произведения в одном томе

«Ну что, проявил чуткость? — вслух спросил себя Синюхаев. — Так тебе и надо, старый чудило»!

Он заставил себя досчитать до ста, потом до трехсот, потом до тысячи. После тысячи ему стало совсем тоскливо. Он послонялся по перрону, выпил стакан газированной воды и совсем уже было решил отправиться в кассу за обратным билетом, когда в конце перрона появился Гордынский.

Закатное небо было густо-оранжевым, и Синюхаев увидел только его черный силуэт. Солнце оплавляло силуэт по краям, но Синюхаев безошибочно понял, что это именно он, Сашка. Никто на свете не мог передвигаться такой неряшливо размашистой походкой, выбрасывая далеко вперед мосластые ноги и словно даже не заботясь, куда упадет ступня.

Гордынский подскакивал к вагонам, заглядывал в окна, спрашивал о чем-то проводниц, затем вдруг остановился посреди перрона, постоял секунду и как-то странно, полубоком, точно напуганная кем-то борзая, кинулся к Синюхаеву.

Внешне Сашка мало изменился — та же кадыкастая, жилистая, всегда плохо выбритая шея, делавшая его похожим на грифа, та же улыбка, обнажающая весь верхний ряд зубов вместе с деснами, неотразимо действовавшая на слабый пол. Только черные Сашкины глаза, прежде отсвечивавшие живым влажным блеском, стали иными — чуть пригасли, точно их присыпали серой пылью.

Да и вел себя Сашка как-то необычно. Обнимал Синюхаева, хлопал его по спине, нес неразборчивую веселую околесицу, как это всегда бывает при встрече, а сам то и дело озирался, точно спрашивал у кого-то невидимого совета: правильно ли я все делаю?

В такси Синюхаев ни о чем Сашку не спрашивал, ждал, когда тот сам выйдет на разговор. Сашка же вел себя так, точно ничего не случилось, точно встреча их произошла сама собой, и не было никакой срочной телеграммы, и живут они в одном городе в трех шагах друг от друга.

Ехали они недолго, всего минут пятнадцать, однако стало уже темно. На юге ночь падает на землю внезапно, почти без сумерек, зато предупреждает о своем приближении долгим и томительным закатом.

Затормозили возле какого-то дома — видимо, это был новый микрорайон, дома тут далеко стояли друг от друга, а между ними огромными черными провалами зияли пустыри — но Гордынский объяснил, что живет он не здесь, а чуть дальше, в пяти минутах ходьбы, просто ему захотелось немного пройтись пешком.

Он поволок Синюхаева прямо в черноту пустыря, — под ногами хрупали камни, к брючинам с сухим треском цеплялись колючки, потом они пробирались через какие-то спортивные площадки и территорию недостроенного детского сада.

Все это время Гордынский беспрерывно говорил — рассказывал всякие смешные случаи из жизни своих сослуживцев, — но Синюхаев заметил, что голос его точно пригас, почти превратился в громкий шепот.

Многое, многое было непонятно Синюхаеву — и это стремительное ночное путешествие через городские буераки, и торопливые Сашкины анекдоты, рассказываемые почему-то торопливым шепотом, и сам Сашка, нервный и всклокоченный, со странным, неживым отсветом в глазах — точно оборотень! — подумал Синюхаев, — но расспрашивать Сашку он не решился; рано или поздно сам скажет, шутка ли, вырвал человека из другого города!

На лестничной площадке Гордынский вдруг остановился как вкопанный, пошарил в карманах пиджака, вынул оттуда связку ключей, но открывать не стал. Так и стоял, как борзая, берущая след.

— Ну чего ты там? — тоже почему-то шепотом спросил Синюхаев. На секунду в сердце его кольнула тоненькая игла страха: а вдруг Сашка сошел с ума, а вдруг прячет в доме труп или еще что-нибудь в этом роде?

— Все в порядке»! — вдруг ясным голосом ответил Гордынский. Он обернулся к Синюхаеву, подмигнул ему заговорщицки и нажал кнопку дверного звонка. За дверью послышалась какая-то возня.

Гордынский ждал, опустив голову. Дверь открыла молодая женщина в голубой ночной сорочке. Синюхаев постеснялся рассмотреть ее как следует — на просвет видно было, что под сорочкой она совсем голая, — но даже короткого смазанного взгляда было достаточно, чтобы увидеть, что женщина очень красива.

Лицо ее не выражало ни смущения, ни недовольства. И никакой доброжелательности не было на этом лице. Это было просто очень красивое лицо. Красивое и спокойное. Женщина с полсекунды постояла на пороге, а потом посторонилась, предлагая пришедшим войти.

— Черт меня дернул приехать, — досадовал на себя Синюхаев. — Нужен я тут, как рыбе титька! Ишь как у них, ни «здрасьте», ни «проходите», будто я сам к ним в гости навязался. А то у меня дома делов не хватало. А теперь молчи в тряпочку и изображай из себя тетю из провинции.