Анатолий Луцков - Африканский связной

Вьюгин какое-то время отмахивался от напористого натиска густоволосого южанина с глазами-маслинами, а тот все наседал:

— Вы знаете, с каким я трудом на вас вышел? И сейчас, кажется, только вы можете рассказать о том, что на самом деле происходило в той стране, где вы тогда работали. Такие события!

— Я там пробыл тогда меньше года, после чего меня с треском выгнали и выслали на родину.

Но журналиста из комсомольской в прошлом газеты это только воодушевило и его глаза заискрились охотничьим азартом.

— Вот это как раз самое интересное!

“Запах жареного почуял”- отметил про себя Вьюгин с некоторым даже пониманием. Нет, ему совсем не хотелось нырять в темную глубь сквозь толщу лет, снова проплывая среди хитросплетений его тогдашней работы, словно среди скользких водорослей и противных медуз. Да и вправе ли он говорить с уверенностью о том, какие были подлинные цели его работы и ее результат? Ему самому было позволено знать только то, что требовалось для выполнения конкретного задания. Он, в сущности, был исполнителем чужих планов, а чаще всего просто связным и никаким не мастером анализа и сложных интриг. Правда, там он не забывал и о себе, и даже осмеливался иметь так называемую личную жизнь, но об этом ему меньше всего хотелось кому-то рассказывать.

На экране, наконец, появилась карта Африки, она все увеличивалась. и по ней поплыли титры: “Кадр первый: “Наш человек в Бунгване”.

Вьюгин уже порядком привык к своей комнате, хотя и продолжал относиться к ней с неким уважительным удивлением, так как это вообще была первая квартира в его жизни. До этого был полудеревенский дом родителей в Уваровке, потом солдатская казарма, ее же, в свою очередь, сменило студенческое общежитие. А в нынешней его квартире об Африке говорило только то, что в ней могло бы быть немного попрохладнее, что на потолке в углу сидела неутомимая мухоловка — большеголовая ящерица-геккон, а над довольно широкой деревянной кроватью, покоилась на рейках убранная на день его слугой Мбизи москитная сетка, похожая на скомканный купол парашюта после совершения прыжка. Вера в эту сетку не была у него еще поколеблена, но Вьюгин уже проникся сознанием необходимости глотать антималярийные таблетки и две яркие коробки дилагила украшали его ночной столик. Он тут же вспомнил Ляхова, его нынешнего начальника, который вчера с заметным, как показалось Вьюгину, профессиональным автоматизмом объяснял суть предстоящей ему деятельности. Затем, будто спохватившись, что впадает в менторское занудство и читает уже целую лекцию, вышел на другую плоскость.

— Помните, надеюсь, “Полтаву” Пушкина, Вьюгин? Ну так вот, временами у вас будет возможность ощутить себя этаким классическим гонцом с зашитым в шапку письмом. Надеюсь, что вам не придется, как сказано у поэта, отдавать эту шапку только с собственной головой. Словом, у вас будет в этой стране многофункциональная роль, в том числе и связного. Чем и занимался с переменным успехом бедняга Гаврилов, ваш предшественник, пока его не скосил пресловутый Желтый Джек, как, помнится, называли его пираты в “Острове сокровищ”.

— Один из них, например, успешно, по его словам, проводил профилактическое лечение ромом, — похвастался своей памятью Вьюгин. Бутылка настоящего ямайского рома была им куплена вчера, ром был дегустирован и спрятан так, чтобы до него не добрался Мбизи.

— Был там сторонник такого метода, — согласился Ляхов, одобрительно глянув на Вьюгина. — Можете, разумеется, следовать его примеру, но таблетки все же не забывайте принимать. Я не хочу терять еще одного сотрудника.

Вьюгин, конечно, не знал тогда, что именно случай с этим сотрудником и стал причиной столь поспешной отправки его в Бунгвану, каковое название, примерно, переводилось как “Страна Свободных Людей”. И вызвано все было тем, что от Ляхова в его ведомство, которое все хорошо знали по трем начальным буквам его названия, пришло сообщение с просьбой присылки физически здорового молодого мужчины, желательно прошедшего службу в армии и с рабочим знанием английского и, очень желательно, одного из местных языков. Вьюгин, который в этом году окончил учебное заведение, в котором готовили специалистов с языками Азии и Африки, должен был расценивать это как неслыханную удачу: африканисту предлагалась работа именно на Черном континенте! Как и все студенты своего вуза, он находился в сфере интересов того же ведомства, где числился Ляхов и все они чувствовали его ненавязчивое к себе внимание. Вьюгина тут же отправили проходить все необходимые собеседования. Остается тайной то, что же все-таки было важнее всего в этой процедуре проверок, предшествующих выезду и пребыванию в зарубежном мире: выявлялась ли заурядная благонадежность или деловые качества выезжающего? Во всяком случае, вопрос о вере в светлое будущее всего человечества отдельно уже тогда не ставился. Наличие такой веры считалось, видимо, само собой разумеющимся. Если же неверие в это будущее все-таки успело поселиться в душе, то даже само отсутствие желания с кем-нибудь об этом делиться говорило явно в пользу отъезжающего за рубеж.