Тадеуш Новак - А как будешь королем, а как будешь палачом. Пророк

— Успокойтесь, пан комендант, вы же видите, что в поле ни души. Еще, не дай бог, покалечитесь! Может, лучше как знакомый со знакомым по душам поговорим?

— Говори, что ты хочешь от меня?

— Сразу же и «хочешь». Вы что-то больно добренький стали. А я ничего от вас не хочу. Хотя я и калека. Как раз наоборот. Знаете, пан комендант, как я молился, как я на коленях, на обоих коленях, даже на этом раненом в сентябре колене, благодарил бога и всех святых на небесах за то, что пан комендант тогда, в том саду столько счастья мне пожелал. И смилостивился бог, и ангелы тоже смилостивились. И разрешили мне вам передать одну вещичку, небольшую правда.

Держа стилет на горле полицейского, я достал левой рукой тфилим и протянул их полицейскому.

— Что это?

— Ковчег завета, пан комендант. С таким ковчегом можно далеко уйти. Вы даже представления не имеете, как далеко с таким ковчегом можно уйти. Но Моисей, тот, из лесу, знаете, тот музыкант из деревянного местечка, он знал. Недавно он говорил мне, как далеко можно уйти с таким ковчегом. Говорят, в землю. Знаете, в ту землю обетованную. Вот я и вымолил для вас и этот ковчег, и землю обетованную.

И когда полицейский, резко откинувшись назад, попытался дотянуться до кармана, я всадил ему в сердце стилет. Он вздохнул и упал с велосипеда на тропинку.

Когда все было кончено, когда коменданта мы стянули за руки и за ноги с тропинки и он, заваленный истлевшей соломой и землей, уже лежал вместе с велосипедом в пустом бурте, мы с Хелей пошли в воду, чтобы обмыться. Подставив мокрое лицо солнцу, прикрыв глаза, прижавшись спиной к иве, я стоял и ждал, пока Хеля заплетет косу. До этого мы не обмолвились ни словом, и теперь я боялся заговорить. Правда, Хеля пыталась заглянуть мне в лицо, положить руку на плечо, но я избегал этого, как мог.

И когда она незаметно подошла ко мне и поцеловала в губы, я бросился прочь. Она догнала меня, когда я старался выпутаться из терновника на краю Птичьего дола. Я вырывался от нее, но голова моя и руки запутались в терновнике, и я затих. Хеля бережно, чуть ли не палец за пальцем, руку за рукой, буквально по волоску выпутывала меня из зарослей. Когда она меня оттуда вытащила и мы сели прямо на землю, Хеля сняла с головы праздничный платок и, вытирая мое израненное лицо, зашептала:

— Ну, видишь, какой ты? Ну, видишь? Если бы не терновник, снова от меня убежал бы. И смотрела бы я из палисадника, из риги, из открытых сеней, как носишь ты воду, чинишь телегу, запрягаешь коней. И ночью, босиком, на цыпочках, чтобы не разбудить собаку, крота под свежим холмом, вечернего муравья у самого края зари, чтобы листочек на тополе не задеть, приходила бы я к твоей риге. И прислушивалась бы я до зари к дыханию твоему, и гладила бы я сено, чтобы оно не шуршало, не шептало бы громко во сне. Но уже никогда бы не решилась войти в ригу, как той осенью, подкрасться к твоей постели и лечь рядом с тобой.

— Конечно, не решилась бы. Хотя ты должна прийти. Именно теперь должна прийти. Ведь обещала ты родить мне котеночка пушистого, палачоночка. И именно теперь можешь родить мне пушистого котеночка, милого палачоночка. И не должна ты бояться, что с тобой что-нибудь случится. И как ты хотела, буду я спать голым. И еще прошлым летом, прежде чем я стал свозить сено, выстелил все закрома красным сукном. И деревню всю с фонарями, со свечами можешь привести, чтобы видели они, какой я голый и совсем не стыжусь, что я голый. Только теперь незачем тебе приходить ко мне. Уже несколько месяцев Стах не является ко мне, и я не кричу по ночам, и не пугаю никого своим свистом.

— Что ты хочешь от меня, Петр? Ведь я уже говорила о нем. И осталась сегодня с тобой. И хотела, чтобы ты убил полицейского. И смотрела все время из ивняка, как ты подходишь к нему. А когда ты разговаривал с ним и он потянулся рукой к заднему карману, я хотела крикнуть, думала, что ты не видишь. И молилась, чтобы никто не подошел, чтобы стилет был острым, чтобы вошел он в сердце его по самую рукоять. И когда я так молилась, и когда полицейский упал с велосипеда, а на него упал велосипед, то подумала я, что это я вместе с тобой убила его. И еще подумала, что убила я его вместе со Стахом. И если бы полицейский вдруг встал, уже без тебя, сама убила бы его еще раз. Чтобы ни тебе, ни мне не являлся больше Стах. Чтобы его больше не было ни на гулянье, ни у реки, ни в саду, ни в риге, ни на золотых холмах, ни в костеле и ни в одной молитве. Чтобы был ему вечный покой, чтобы земля была ему пухом. И если он уже там остался, поцелуй меня, Пётрусь, и не убегай от меня.