Я, кажется, дремал с открытыми глазами. В мою дремоту капля за каплей падали перезревшие яблоки, красные и золотые. Я еще слышал, как возле кузницы лает пес, а у реки, от которой до самого сада доходил запах выпотрошенной рыбы, кричит птица, придушенная лаской или водяной крысой. Но я не видел ни неба с опускавшейся все ниже звездой, ни тех, кто храпел в траве, ни тех, кто оперся спиной о яблоньки, держа между коленями вытащенные из сеновалов, из-под крыш винтовки.
Дрему мою спугнул, сорвав меня с места, звонкий, как тростниковая дудочка, голос:
— Летят! Летят! Слышишь, Петр? Летят!
В ушах у меня еще падали каплями золотые и красные яблоки, кричала придушенная возле Дунайца птица, и я слышал, как бомбардируют крышу риги и мой сад, светлеющий от зари на небе. А возле меня, то приподнимаясь на цыпочки, то опускаясь на всю ступню, стоял Павелек в узком френче, в конфедератке, сдвинутой на затылок. Он взял меня за подбородок и, заглядывая в мои сонные глаза, кричал своим звонким, как белая тростниковая дудочка, голосом:
— Ой, разиня, разиня! Ну и спал же ты! Ничего не слышал. А наши летели. Сыры нам бросали, булки нам кидали, орехи железные с неба посылали. Навостри-ка уши — может, и услышишь, как последние орехи катятся по крыше. Сыплются по саду, а ты спишь, разиня!
Усмехнувшись, я хлопнул Павелека по плечу. Я видел, как ребята, уже на ногах, с винтовками за спиной, бросают яблоки на крышу риги, как один из них, самый сильный, Казик, отходит от яблоньки и вытирает о траву мокрые от зеленой коры руки. Теперь все подходили к нам и, не скрывая улыбок, говорили наперебой:
— Ну и разыграли же мы тебя, капрал. Крепко спишь, капрал! Ну, даст бог, женится — и сон переменится. А то, если после свадьбы будете так же спать, у вас, капрал, жену из-под перины уведут.
— Ну да, так уж и уведут. Капрал — не то, что Юзек из Казацкой Макувки, у которого бабу в первую ночь после венца батраки с сеновала до самого леса укатили. Наш капрал — хитрющий, как звонарь. Тот, чтоб с утра на колокольню не карабкаться, веревку от колокола, что звонит к утренней молитве, в дом протянул и к ноге привязал. Как проснется, ногу подогнет разок-другой, и тут же ангел божий [9] «Ангел божий» — название утренней молитвы у католиков.
с беленькими крылышками полетит над приходом. Одна беда — посреди ночи, бывает, звонит. Вот и вы, капрал, привяжетесь к женушке на первую ночь шелковым шнурочком.
Я покорно переносил насмешки. Мы решили, что, если кто-нибудь из нас, задремав, попадется, каждый может издеваться над ним, сколько душе угодно. А ему огрызаться не полагается. Парни, которых я столько раз захватывал врасплох, давно уже подстерегали, когда я попадусь. Вот и отводили душу. Если бы Павелек, увидев, что капитан и цугсфюрер вылезают из погреба, не гаркнул: «Смирно!», насмешкам не было бы конца.
Капитан, одернув пригнанный в поясе китель, стряхнув с рукава травинку и надев конфедератку с твердым лакированным козырьком, подходил к нам. За ним, покашливая, шел цугсфюрер. Под ногами у них хрустели яблоки. У реки снова закричала птица. Когда капитан был уже среди нас, я увидел, как вздрагивали его губы, избегавшие поцелуев. Правая рука, узкая и тонкая, словно созданная для молитвы, расстегивала и застегивала среднюю пуговицу кителя. В левой было недоеденное яблоко. Видимо, идя к нам, он хотел что-то сказать. Но, вспомнив про яблоко, поднес его к глазам, как раньше короли подносили державу, и внимательно осмотрел. Оно было красное. Тогда, зажав яблоко в руке и поглядев по очереди на каждого из нас, на наше оружие, обувь и форму, капитан опустил голову. И выковыривая носком сапога из росистой травы куски раздавленного яблока, словно отыскивая слово за словом в этой траве и в этих кусках яблока, сказал:
— Мы должны его убить. Еще сегодня. Когда рассветет. Он поедет к перевозу. На почту по ту сторону реки. На наше счастье, от дамбы до перевоза — трехлетний лозняк. Там мы его и подождем. Но застрелит его один из вас. Капрал Петр, выйти из строя!
Я сделал три шага вперед. Хрустнули три раздавленных яблока. Четвертое захрустело у капитана в руке.
— Его застрелите вы. Вот вам приговор. Прочтете, медленно и четко, чтобы все понял. А мы, ребята, будем прикрывать капрала. Это наше первое задание. Ну как, капрал, согласны? Не торопитесь. Вам дается десять минут на размышление. Дело добровольное.
— Слушаюсь, капитан!
Низкое небо над рекой уже прояснялось, но до рассвета времени было еще порядочно. Однако никто не расходился по домам, чтобы часа два-три спокойно поспать. Выходя из незрячего сада, мы осматривали оружие, обтирая его руками от росы. Потом ребята легли во дворе подремать.
Читать дальше