Тадеуш Новак - А как будешь королем, а как будешь палачом. Пророк

В пруду несколько мальчишек из соседних домов купали лошадей. Двое или трое голышом прыгали с высокого берега в почти черную воду. И те, что купали лошадей, и те, что прыгали с берега, орали во всю глотку. Вода, разбрызганная их телами, похожими на обожженную глину, развороченная до самого дна лошадиными копытами, взлетала над растущими возле пруда кукурузой и горохом и с шипением заливала медленно угасавшее предвечернее небо.

Свет, отраженный от илистого дна, мальчишки, купающие лошадей и прыгающие в воду, их крик, лошадиное ржание, шорохи уходящего дня были мне на руку. Я мог подходить к дочке солтыса незаметно. Мог идти медленно или прибавить шаг. Мог даже, если бы захотел, присесть в кукурузу или в овес, подождать ее, а когда она будет проходить мимо, протянуть руку, схватить за щиколотку и втащить в овес, в кукурузу.

Но я все быстрее шел к девушке, что смотрела на мальчишек, купающихся в пруду. Я заметил, уже давно заметил, еще когда гонял голубей, что все девушки, прежде чем сойдутся с кем-нибудь, на сене, у реки, в лесу, на возу, любят глазеть на голых мальчишек. Некоторые часами простаивают в лозняке, дрожа вместе с ивовой лозой, со всеми ее листочками, смотрят, как мальчишки, придымленные жарой, голые, словно только что вышли из пасхальной лохани, прыгают с высокого берега, с наклоненной ракиты в воду, с которой смешалась вечерняя заря. А если девушек захватить врасплох, на дне их глаз можно увидеть листики ивы, страх и засыпающего карапуза.

Вот я и представлял себе, что в глазах дочки солтыса также увижу едва оперившегося карапуза, увижу, как он спит в саду или в тени ольхи и сосет кулачок. Мне было интересно, на кого он будет похож. Когда нас отделяло несколько шагов, я заметил, что она несет в плетеной корзине яблоки. И я забыл о ее глазах, так мне захотелось тех яблок. А ведь я только что, ускоряя шаг, хотел пройти мимо нее, страшась неотвязной боли в животе и пронзенного жаждой горла.

Приближаясь к девушке и чувствуя ее разгоряченное тело, я словно случайно споткнулся на тропинке. Левой рукой задел ее выставленный локоть и закрыл глаза. Я видел в себе все весенние луга и сады, там мчались галопом выпущенные из конюшен и коровников недавно родившиеся жеребята и бычки. Я даже улыбнулся, припоминая, как под их прорезающимися рожками, под их твердеющими копытами ломаются изгороди, сыплются щепки из досок, слетает кора с яблонь.

Крик девушки перебил мои весенние видения. Корзина выпала у нее из рук, посыпались яблоки. На тропинку, в овес, в кукурузу. Некоторые покатились по полю прямо до пруда. От рассыпавшихся яблок закраснели петушиные перья кукурузы и стебли овса. А я наклонился над девушкой и за локоть потянул к себе, чтобы заглянуть в ее глаза. Прежде чем она крикнула еще раз и вырвалась из моих рук, я успел заметить на дне ее глаз кусочек задымленного неба с едва зарождавшейся звездой и поцеловал девушку в шею.

Красные от рассыпавшихся яблок, от неожиданного приключения, мы собирали их и складывали в корзину и будто случайно задевали рукой за руку, локтем за локоть. Сначала, как ошпаренные, мы прятали руки за спину, но потом, задев друг друга несколько раз, сплели пальцы, пытаясь притянуть к себе друг друга. Ее пальцы, привыкшие косить траву, трепать лен и коноплю, драть перо, были крепкими, как ремень. В ее руках мои пальцы трещали, чуть не выскакивали из суставов. Но несмотря на боль, мне удавалось привлечь ее к себе и поцеловать куда попало — в губы, в щеку, в голую шею.

Но лишь только я повернулся, чтобы посмотреть, не идет ли кто, девушка воспользовалась этим и изо всех сил толкнула меня в овес. Я не успел выкарабкаться, не успел даже приподняться на локти, она уже сидела на мне верхом, дергала меня за волосы и колошматила кулаками. Я увертывался как мог. Хохоча и дрыгая ногами, я кричал, что она разбила мне нос и губы. Как только девушка перестала меня колотить, я попытался одним рывком высвободиться из-под нее. Она, правда, покачнулась, но ее ноги, открытые так высоко, что от их вида у меня снова пересохло в горле и сильнее разболелся низ живота, стройные и ослепительные, как хрусталь, сильно стискивали мои ребра. У меня даже дух захватило. Я попытался просунуть руку между ее ног, но она еще сильнее сжала меня. От боли у меня потемнело в глазах. И только когда я пообещал, поклявшись рассыпанными яблоками, что не буду к ней приставать, она разжала колени и с хохотом стала щекотать мои пересохшие губы сорванными стебельками. Она приговаривала, что ей еще никогда, даже ночью, когда всякое бывает, не приходилось скакать без седла на такой смирной лошадке.