Тадеуш Новак - А как будешь королем, а как будешь палачом. Пророк

Потом, чтобы не испугать девушек, а тем более себя, я стал поджидать их возле дома, а то, когда они проходили по пустоши, я невольно вставал с бревна и, опершись о забор, старался подольше видеть их в просветах между ракитами. А здесь, возле дома, мальвы и пионы в палисаднике прятали меня от девушек. Я же мог не хуже, чем от ворот, наблюдать, как они идут по всей пустоши.

Но девушки, вероятно, догадывались, что я по-прежнему тайком поглядываю на них и, приближаясь к моему дому, шли легкой, плавной походкой. Меня это немного смешило, таким шагом, каким они проходили мимо моего дома, начинают только оберек на гулянье. Но все же я был рад, что они прихорашиваются, думая обо мне.

И с еще большим удовольствием размышлял о бричке, которую вытачивал и ковал кузнец. Теперь почти каждый день, когда я шел огородами мимо гороха и кукурузы, я заглядывал к кузнецу. Я поснимал с чердака поленья явора, дуба, акации, которые отец сушил много лет для различных частей брички. Я присматривался, как под стругом, долотом и рубанком кузнеца дерево, высушенное до сердцевины, до последнего вдоха, приобретает цвет меда, разрезанной тыквы, красного яблока. Если на обструганных спицах и косяках колес вдруг появлялись сучки, я брал в руки части моей будущей брички и просил кузнеца соединить их так, чтобы они образовали узор, который можно увидеть только во сне, узор, что придает таинственную красоту всему колесу. Я позаботился и о том, чтобы железо для брички было твердым и в то же время податливым, как трава. В таком железе, густом, почти кудрявом, закаленном в воде, белой и красной глине, можно было гораздо глубже и яснее выбить узор со стеблем, листом папоротника, соколиным пером, дерущимися на рассвете петухами. Этот тонкий узор не закрывали сурик и лак, и ржавчина его не брала.

Конечно, кузнец заметил, как я забочусь о каждой части брички. И стал допытываться, на ком я собираюсь жениться, засылал ли я уже сватов и когда будет оглашение. Чтобы он больше не приставал ко мне, я выставил ему бутылку горелки и на закуску большой круг колбасы.

А я на самом деле, хотя в этом не признавался даже самому себе, готовил бричку, думая не о том, чтобы матери было удобно, а о том, как на нее посмотрят девушки, которые все чаще проходили мимо моего дома, являлись мне во сне, на дне реки, когда я после целого дня работы в поле купался, ныряя до песка, до ила. И хотя колеса брички были еще не окованы, а верба на кузов по-прежнему краснела у реки, я уже видел, как еду по пустоши. Бляхи на упряжи вычищены до блеска золой, деревянные части хомута пропитаны политурой, а кожа натерта салом. Лошадей, вычищенных скребницей и щеткой до золотого блеска — мой мерин и кобыла были гнедые, — я изо всех сил сдерживаю вожжами. Но это только взбадривает их. Они идут, подняв головы высоко, до веток ракиты, и прядают ушами. Под их напряженными ребрами екают селезенки.

Где-то посреди пустоши я вижу идущих под руку девушек. Я подгоняю лошадей тростниковым кнутом. А проезжая мимо девушек, еще сильнее натягиваю вожжи, откидываюсь назад, чуть ли не падая в кузов. Лошади, фыркая и взрывая копытами траву так, что комья земли и дерна летят у них над головами, вдруг останавливаются, пританцовывая. Девушки с визгом отпрыгивают в сторону. И тогда я высовываюсь из брички, поднимаю шляпу над головой, зову девушек по именам и приглашаю сесть в мою бричку. Девушки, хихикая, с ужимками, забираются в кузов. Я помогаю им, втаскивая за руки. Они садятся на кожаное сиденье, а между ними — мать, закутанная в шаль.

А я как бы нечаянно щелкаю кнутом. Испуганные лошади срываются с места. Девушки прижимаются к матери, взвизгивают от страха. Я их успокаиваю и, повернувшись, сыплю им на колени заранее купленные леденцы в бумажках.

Но этого мне мало. От переполняющего меня счастья я громко пою свадебные припевки, все сильнее и чаще щелкаю кнутом, подгоняя и так бегущих галопом лошадей. Пустошь, как огромная зеленая карусель, раскручивается перед нами. А я мчусь по пустоши в догорающую за башней костела зарю. Я хочу, прежде чем догорит в ракитах заря, догнать сивую помещичью упряжку и промчаться мимо нее во весь опор.

После жатвы у леса я вернулся домой к вечеру. Напоил скотину, бросил лошадям в ясли по охапке свежего клевера; идти к реке не хотелось, и я налил несколько ведер колодезной воды в деревянную колоду, из которой всегда, кроме зимы, пили лошади. Я разделся и ледяной колодезной водой смывал с себя пыль и свет жатвы.