— Дай, Петр, я его брошу. Не бойся, попаду. Это золотое яблоко. А золотое яблоко должен бросать король. А если не король, то епископ. А здесь нет ни короля, ни епископа, значит золотое яблоко мое. Я его брошу.
Я и сказать ничего не успел, а яблоко полетело над черной водой. Мы криками помогали золотому яблоку лететь. А оно уже падало в самую середину звезды. Звезда закачалась в воде, как керосиновая лампа у стрехи. Пока звезда качалась, девушка, больно ущипнув меня за плечо, прошептала, почему она бросила золотое яблоко вместо меня.
— Ой, Петр! Петр! Боялась я. Как я боялась. Стали мы бросать красные яблоки в пруд, а он от них все алее да алее делался, и показалось мне, что палач обмыл в воде меч и казаки после битвы ополоснули в ней шашки. А увидав золотое яблоко, подумала я о королевской державе [3] Непереводимая игра слов: jabłko по-польски означает и яблоко, и державу — символ королевской власти.
. Ведь такая держава, да с золотым скипетром, если бросить ее в воду, окунуть, лечит воду от ран, заживляет в ней разорванные жилы, гасит последний огонек тайной силы. Так и соль, что при крещении сыплют по крупинке на язык новорожденному, учит его в первый раз по раю плакать. И еще подумала я, когда яблоко у тебя отнимала: если попаду им в звезду, а она заколышется, как веником обметет воду пруда и спугнет с нее тени палача да казаков, то мы искупаемся. А раз я попала, давай, Петр, искупаемся.
И она потянула меня за руку. И побежала овсами к пруду. А я — за ней. Мне хотелось догнать ее, схватить в охапку и расцеловать за то, что она первая сказала про купанье. Ведь я, если бы и попал яблоком в звезду, вряд ли осмелился бы даже заговорить о купанье в пруду. Стал бы наверняка заикаться да выковыривать из земли носком сапога слово за словом.
Догнать ее я не мог. Раскинув руки, отбросив назад голову с рассыпавшейся косой, бежала она по илистому берегу. А когда я было поймал ее за косу, она бросилась в кукурузу у пруда. Я хотел побежать за ней, но споткнулся и упал. Сухая, как порох, земля дохнула на меня запахом железа, что стынет на наковальне. И стебли кукурузы пахли, как вынутый из огня никель. Сидя на земле, я слышал все-все: и как убегала девушка, и как ломались стебли, и как падали на землю полные початки. И слышал, как девушка останавливается, садится на землю и, приложив губы к толстому стеблю, тяжело дышит.
— Эй, Петр! Отзовись, Петр! Я же тебя слышу. Ты дышишь как загнанная лошадь. Не дури! Брось за мной гоняться! Дай мне раздеться. Не стану же я раздеваться при тебе. И купаться мы вместе не станем. Ты пойдешь раздеваться в сад к моему деду. Возле сада глубоко. А я останусь тут, в кукурузе. Ладно, Петр? Да отзовись же, растяпа. Ты что думал, я к тебе голая выйду?
— Ясно, не думал. А гнался я за тобой просто так, от радости. Опять мне пить захотелось. Совсем ты меня иссушила. А теперь я в сад пойду. Выходи смело. Не бойся, подглядывать не стану.
Посвистывая, обошел я пруд. Из сада широкой струей лился кисловатый запах райских яблок и золотого ранета. В струе этой улавливал я еще запах коровника, открытого к ночи, амбара, засыпанного снопами, пустующей суки и отходящей ко сну старческой плоти. Когда я стал стягивать с себя рубаху, из кукурузы вышла солтысова дочка. Увидев, что я раздеваюсь, она села на землю, быстро расшнуровала ботинки и стянула через голову платье. Она сидела в сорочке. Но потом сбросила ее и совсем без ничего вприпрыжку вбежала в воду. Это меня удивило — я думал, что она, как все наши девушки, будет купаться в сорочке.
И не сразу осмелился я войти в черную воду, полную теперь девичьей наготы. Я стоял по щиколотку в воде, переступая с ноги на ногу. Вода, нагретая солнцем, пахла гашеной известью, железом, закаленным в иле и мокрой траве, и выпаренной солью. Я несколько раз наклонялся над водой, но погрузиться по шею не решался. Лишь когда я до того насмотрелся на входившую в пруд девушку и на воду, тоже нагую из-за ее наготы, что у меня опять заболел живот и что-то пронзило насквозь мне горло, я зажмурился и, выбросив вперед руки, нырнул.
Я хотел под водой доплыть до девушки и схватить ее за колено. Плыл я с открытыми глазами. Но дно пруда было илистым, и разглядеть удавалось только светлые точки на небе — те, что поярче. Подплывая к самой яркой из них, я был уверен, что это вечерняя звезда. А я заметил, ныряя, что девушка приближалась именно к ней. Однако возле этой яркой точки ее не было. А я слишком долго пробыл под водой и стал задыхаться. Но все же я подплыл прямо к светящейся точке. И вынырнул. И услышал одновременно и плеск воды, и визг девушки.
Читать дальше