— Хорошо…
— Если ты хочешь что-то другое, что-то особенное, — продолжает Белла, — ты можешь сказать мне. Я приготовлю это.
Из всей фразы, должной быть отвлекающей и спасительной для сохранения хоть какого-то трезвого рассудка, Эдвард вылавливает слова «ты можешь сказать мне». И ничего другого не в состоянии осмыслить и запомнить. Только это. Только то, что можно… сказать. Можно быть откровенным.
Проблема лишь в том, что разговоры неминуемо повлекут за собой слезы. А слезы сейчас недопустимы. Никак. Ни в коем разе.
— Иди сюда, — на выдохе шепчет мужу, ограничиваясь одной маленькой фразой. Два слова. Два чертовых слова. Их хватит.
И прежде чем Белла сама исполняет его просьбу, придвигается к жене ближе, привлекая к себе. Обхватывает ее обоими руками, пряча в объятьях, и поднимает голову чуть выше, чтобы устроить подбородок поверх ее макушки.
Громко прочищает горло. Раз, второй, третий… недюжинными усилиями воли заставляет ледяные дрожащие пальцы не сжиматься. Не стискивать волосы, не спутывать их. Прямые. Прямые, и только так. Излишества делу не помогут.
— Сейчас… — сам себе бормочет Каллен, сжав зубы.
Белла незаметно кивает. Но не произносит никаких общих фраз, никаких подтверждений тому, что раньше говорила. Будто бы нутром чувствует, что «все в порядке» и «ты справишься» приведут сегодня к истерике. Окончательно потопят.
— Ты можешь думать о нашем медовом месяце, — тихонько предлагает девушка, легонько поцеловав его шею с пульсирующей синей веной, — эти гадкие медузы и осьминоги на ужин… боже, морепродукты отвратительны!
Эдвард слушает. Ловит тему, ловит отдельные слова, предложения. Все это поможет. Все это там, за дверью, не даст развернуться и сбежать. Вынудит остаться. Отбыть. И выйти, если повезет, победителем, как вчера все утро убеждала Изабелла.
— Мы с тобой не могли спать из-за чаек. Мы вообще ничего не могли из-за чаек, — она вымученно хихикает, поджимая губы. Дышит не слишком ровно, хоть и пытается это исправить. Отчаянно.
Эдвард с силой зажмуривается. Ждет, затаив дыхание, когда заболят глаза и покажутся «звездочки», и только потом открывает их. И снова делает вдох.
— Неплохо когда-нибудь снова съездить туда… я хочу опять сказать тебе, как сильно люблю, на пляже, Эдвард… с удовольствием.
Каллен хмыкает. Жмурится. Отстраняется.
Дверь в обитель Ада гостеприимно раскрывается, выпуская предыдущего пациента. Тоже молодой и тоже напуганный. Его лицо серо-желтого цвета. Наверное, впервые здесь…
— Мистер Каллен, — дружелюбно объявляет молоденька медсестра в белом халате, появляясь в проеме следом за сбегающим парнем, — проходите.
Эдвард поднимается на ноги с предательски подрагивающими коленями, самостоятельно и резко вырывая из сумочки жены белые листки. Напускает на лицо беспристрастное выражение и, не поворачиваясь, идет к табличке «шестьсот шестьдесят два». Изнутри проглядывает стол, ширма и даже край кушетки. Сине-зеленой, со смененной хрустящей белой простыней.
Эдвард идет меньше десяти секунд, но успевает перебрать в голове как минимум сотню мыслей, призванных дать ответ, зачем подписался на все это.
И, как ни странно, удается. В памяти всплывает картинка жены, сложившей, как вчера, позавчера и множество дней назад руки на животе — вот она, причина. И цель. И точка невозврата.
…Спустя сорок минут синяя дверь наружу раскрывается. Забавно, а ведь Эдварду казалось, что этого никогда не случится. Он забирает из протянутых рук медсестры какие-то бумажки, включающие, наверное, рецепты на те мази, что назначила доктор Сурс, и выходит обратно в белый коридор, оставляя за спиной кушетку, ширму и письменный стол с пачкой толстых зеленых ручек. Следующий посетитель, исподлобья взглянув на него, торопливо заходит следом. Считает, наверное, что чем быстрее — тем лучше.
Все это время Белла, прикусив губу, ждет у окна, но как только слышит хлопок двери, оборачивается. Быстрым шагом, закинув на плечо сумочку, идет к мужу. Останавливается на расстоянии двадцати сантиметров.
Робко улыбается, стирая с лица все волнение, какое уже достаточно уютно на нем обосновалось.
— Привет.
— Привет, — отвечает Эдвард. Смотрит в карие глаза, испуганные и растерянные, и сглатывает. Достаточно шумно.
Белла терпеливо ждет, скажет ли он еще что-нибудь. Подойдет ли к ней, обнимет… потребует обнять. Но ничего не происходит. Эдвард с каменным выражением лица продолжает стоять посреди коридора, сжав руки в кулаки. Ни слова, ни звука… и слез нет. Нет даже ничего, что их предвещает.
Читать дальше