АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Бросив ненавистное стекло, оставив в покое его запотевшую от собственных слез поверхность, мой мальчик кинулся ко мне, прижавшись всем тельцем вместе с курткой и пледом, как можно крепче. Он не плакал больше, не всхлипывал. Он молчал.

И его молчание, без сомнений, самое страшное наказание из возможных.

Для нас всех.

Сейчас, к счастью, все проще. Наше трехдневное заточение проходит более-менее спокойно. По крайней мере, ни ночных истерик, ни кошмаров, ни рыданий больше нет. Джерри, конечно, поверил в мои уверения, что папа нас не бросил, но не до такой степени, как хотелось бы. Впрочем, так лучше, чем изъедающая изнутри, вынуждающая корчиться от невыносимости боли вера в предательство самого родного человека.

Я рада, что смогла помочь моему ангелочку. Насколько это было возможно, разумеется…

Сегодняшний день начинается дождем. Им же, полагаю, по примеру двух прошедших, и кончится. Такое ощущение, будто бы солнце, бывшее возле особняка прежде, покинуло Америку с нами и осталось в Чили. Решило не возвращаться (у него-то была такая возможность). Пасмурность, холод и бесконечные ливни — вот удел погоды. Тут уж ничего не попишешь — изменить не выйдет.

На часах — половина второго. Как раз полчаса прошло с тех пор, как миссис Браун принесла Джерри обед и потратила десять минут, дабы уговорить его съесть хотя бы половину своей порции. Малыш, без пререканий доедавший все, что ему приносили, в этот раз демонстративно отодвинул тарелку, поджав губки. И плевать, что на ней было его любимое, по словам кухарки, блюдо.

Затем он отказался рисовать. Забрался в постель, обнял подушку, зарылся под одеяло и затих. В эти дни так часто происходит. Вначале он плакал в такой позе, но затем, постепенно, перестал. Теперь по истечении пятнадцати минут он обычно засыпает.

Так и получилось.

По крайней мере, за бессонную ночь (и не от кошмаров или ужасов, нет, а просто потому, что «не хотелось») он выспится днем — имеет ли смысл сейчас распорядок? На красных простынях, под тигровым покрывалом малыш, мерно посапывая, отдыхает. Тем лучше для него.

— Дети очень милые, когда спят, — негромкий мужской голос, раздавшийся с кресла напротив моего, возвращает из размышлений к действительности.

Я отрываюсь от Джерри, поворачивая голову к говорящему:

— Они всегда милые.

Джаспер, закинувший ногу на ногу, сложивший руки на подлокотниках, усмехается.

— Быть может.

Все-таки, как бы то ни было, присутствие этого человека меня успокаивает. Джаспер словно бы обладает даром контролировать эмоции. Я потому и попросила его побыть здесь — на время сна Джерома — оставаться один на один с отвратительнейшими, пугающими мыслями совершенно не хочется. Боюсь их не одолеть.

— Загар тебе к лицу, — замечает Хейл, стрельнув взглядом на мои обгоревшие плечи.

Теперь мой черед усмехнуться.

— Спасибо.

— И что же, крем от солнца больше не спасает?

— Иногда упрямство действует сильнее крема, — вспоминаю о том, как Эдвард осторожно намазывал целительной мазью мою спину, и становится тепло. Приятное воспоминание — залог хорошего настроения. Только с главой охраны я могу думать о позитивном исходе и искать хорошее в той яме, где мы все оказались теперь.

— А каким кремом пользовался ты? — чувствую долгожданное раскрепощение, задавая свой вопрос.

— В каком смысле? — глаза Джаспера поблескивают недоверием.

— Ты ведь был на Карибах, верно?

Недоверие сменяется хитростью, но в глубине взгляда, во всем лице, даже в позе, неожиданно быстро расслабившейся, царит успокоение.

— Ты очень догадлива.

Ещё бы. Улыбка становится шире. Я бы на его месте тоже не потратила четыре дня свободы даром.

— Все в порядке?

— Тебя это правда интересует?

— Если ты не хочешь отвечать, можешь этого не делать, — примирительно пожимаю плечами, удобнее устраиваясь на своем кресле. Приникаю лицом к мягкой спинке, вдыхая аромат холодной кожи. Даже он напоминает мне об Эдварде.

— В порядке, — чуть помедлив, кивает Хейл.

— И когда будем поздравлять папочку? — меня сегодня не остановить. Неожиданно проснувшееся желание разговора, причем на те темы, которые обычно не освещаются перед чужими людьми, пугает. Это обратная сторона истерики? Мое собственное выражение волнения?

— Когда он им станет, — без тени улыбки, сухо бормочет телохранитель.

Такой поворот мне не нравится. Ещё уйдет…

— Джаспер, извини, — виновато гляжу на мужчину, пытаясь показать, что вправду сожалею, — это не мое дело, я знаю.