АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

— Джером! — Эдвард, ворвавшийся в комнату на мгновенье раньше меня, кидается к кровати. Белокурое создание, сидящее на ней, крепко обхватившее подушку, заливающееся горькими, громкими, сводящими с ума слезами, вскрикивает громче. Звук, что издает деревянная дверь, захлопываясь, вынуждает его вздрогнуть.

— Джерри? — растерянно бормочу, ища глазами причину, которая могла заставить его плакать. Как назло, ничего особенного. Здесь никого нет. За окном — теплая благодать. И даже страшные тени на стенах отсутствуют — их подобие, поселившееся там, скорее напоминает силуэты героев из детских сказок.

— Джером, Джером, — Каллен тщетно пытается дозваться сына, удерживая его в своих объятьях, от которых мальчик рыдает все громче и громче с каждой секундой, — ну что ты, мой маленький? Тише!..

В его голосе явно прорезается отчаяние. Отчаяние и беспомощность, подкрепляющееся сбитым дыханием. Он не может взять себя в руки. И я не могу. Не понимаю, что происходит.

— Родной, — прочистив горло, предпринимаю свою попытку, последовав примеру мужчины и подойдя к кровати, — зайчик, не нужно плакать, мы здесь, посмотри!

… Такого уверения ему точно было не нужно.

Что есть мочи дернувшись из сдерживающих его рук папы, Джером хрипло вскрикивает, моля о свободе. Широко распахнутые, доверху залитые ужасом драгоценные камешки застывают, заполняясь слезами.

Он нас не узнает?..

— Джерри, — отбрасываю к черту все сомнения, забравшись на простыни и удерживая пальцами вертящееся в разные стороны в попытке избежать прямого взгляда, детское личико. Эдвард помогает. Без него бы я не справилась. — Джерри, посмотри на меня. Посмотри, это я. Белла. Я — твоя Белла. Видишь?

Зажмуривается. Не хочет.

Моя решимость на миг вздрагивает.

— А папочка? Солнышко, твой папочка здесь, смотри, — убираю со взмокшего лба светлые волосы, кивая на Каллена. Но и к нему мальчик отказывается обращаться.

По-прежнему содрогаясь от рыданий, по-прежнему сжимаясь в комочек, как только позволяют руки отца, Джерри всхлипывает. Его единственное желание — освободиться. К гадалке не ходи.

Я поднимаю глаза на Эдварда. Безмолвно предлагаю… позволить ему. Хуже вряд ли будет.

Шумно сглотнув, он хмурится.

— К двери, — одними губами говорит мне, указывая на деревянную заставу. Перестраховывается.

Я делаю, что велено, отходя назад. Отпускаю Джерри, чувствуя, как горят, покалывают пальцы, требуя остаться с ним. Приласкать, пожалеть, успокоить, убедить, что все хорошо и ничего страшного не происходит — единственное желание! Что сон — всего лишь сон. Кошмар, не больше. Только кошмар…

Но сегодня прежними методами мы ничего не добьемся, а потому действовать нужно по-другому. Надеюсь, с утра мы сможем выяснить, что именно приснилось белокурому ангелочку.

Как только я занимаю свое место возле двери, не позволяя малышу покинуть спальню, Эдвард разжимает руки. Выпускает его.

Подобно маленькому дикому зверьку, которому едва-едва удалось сбежать из плена браконьеров, Джером с невероятной скоростью спрыгивает с кровати. Путается в покрывалах у её изножья, падает на колени, всхлипнув. Но тут же, не давая нам возможности даже пошевелиться, вскакивает, кидаясь к балконным дверям. Прижимается носом к стеклу, проводит по нему пальчиками… утопает в рыданиях.

Знает, что они закрыты.

Знает, как открыть, но даже не пытается. Плачет…

Обмякая на холодном полу, съежившись от страха, тихонько постанывает.

Конец истерики.

— Сыночек, — Эдвард медленно, выверяя каждый шаг, подступает ближе к ребенку. Смотрит внимательно и напряженно, подмечая каждый всхлип, каждую эмоцию, что исходит от белокурого создания. Мельком взглянув на меня, велит оставаться на месте. Чтобы не напугать ещё больше. — Джерри…

Оказывается рядом. Садится на пол, окончательно равняясь с ним. Длинными пальцами, едва касаясь, гладит дрожащую спинку. Выражение его лица каменеет.

С трудом сдерживаюсь от искушения подойти к ним. Прочищаю горло, стремясь не допустить собственных слез. Они никак не позволительны сейчас. Нет.

— Сокровище мое, — продолжает Каллен, придавая голосу нежности и спокойствия, а рукам позволяя, не встретив сопротивления сына, прижать его к себе.

Сдавшийся, потерявший всякое желание к противодействию, мальчик даже не вскрикивает. С неким осознанием неотвратимости утыкается носом в рубашку папы, закрывая глаза.

— Мама… — хныкает он, жмурясь, — хочу… мама…