АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

Я шмыгаю носом, смущенно, сдавленно кивнув.

Но не спорю. Даже если галлюцинация мой Эдвард, не собираюсь я спорить. Лучше наслажусь. За такие минуты я готова сносить все, что угодно, в течении всей жизни. Пусть только будет рядом. Хоть несколько часов… хоть во сне.

— Спасибо, что ты вернулся, любовь моя… спокойной ночи.

Ответом мне служит утешающе-нежный поцелуй в лоб. Тот самый, какой умеет дарить только Эдвард.

И я закрываю глаза.

Он здесь.

Я чувствую этот взгляд даже краешками пальцев.

Его в принципе сложно не почувствовать, а сейчас, когда я так боюсь и так надеюсь, одновременно, что сон станет явью, и вовсе.

Со мной происходят странные вещи за эти дни. Мама, как квалифицированный психолог, сказала бы, что все это от стресса из-за потери ребенка. Но об этом событии в моей жизни, я надеюсь, она не узнает… никто больше не узнает. Я не выдержу разговоров.

Я открываю глаза. Никак не предваряя этого, не делая вид, что просыпаюсь медленно, попросту открываю. И встречаюсь с беззастенчивыми темными оливами, что стали с ночи еще темнее.

Эдвард опирается о подоконник, с которого я столько времени наблюдала за морским простором, все в том же ночном сером джемпере. Волосы его взъерошены, но лицо гладко выбрито, а глаза горят. Он и сосредоточен, и недоволен, и в недоумении, и… ужален. До глубины души.

Я беспомощно вожу глазами по комнате. Ничего не изменилось со вчерашнего дня, кроме появления мужа. Не сон… не сон ведь, правда?..

Впрочем, пару раз моргнув и избавившись от пелены сонливости, что мешает видеть вещи в истинном свете, я начинаю не понимать, в каком именно месте реальность и нереальностью разошлись.

Я помню одного Эдварда — того, которого видела ночью. Которого видела каждый день за время нашего брака.

Но сегодня передо мной другой человек. Довольно ощутимо. И я не уверена, что хорошо его знаю… что имею представления о том, что происходит.

У Каллена вытянулось лицо. Вытянулось и заострилось, особенно у скул. Щеки заметно впали, они темными тенями видны среди бледной кожи. Благородная лепка лица стала чем-то наподобие ясно очерченных линий каменного памятника. Оно какое-то… неживое, это лицо. Изможденное, пронизанное бесконечным терзанием, выжатое. И подбородок, выступивший вперед… и эта презрительная ниточка синевато-серых губ… нет в них розового ни на грамм. Словно бы специально окрасил.

Я шире открываю глаза. Чем дальше — тем хуже. Бронзовый цвет волос у Эдварда в основном сохранился, но то тут, то там, я своим неожиданно приметливым зрением (как бы не хотела списать это на блики или особое освещение) вылавливаю седину. Под цвет ей как будто побелела, посерела кожа.

Но самое страшное — это глаза. Под ними глубокие сине-черные круги, которые кто-то явно пытался замаскировать тональником, но не смог. А слой-то глубокий.

И зрачки. Мне чудится, или они расширены? Придают взгляду жесткость и яростность. Оголяют заточенное лезвие меча.

Я ежусь, а сон снимает как рукой.

Что происходит?!

— Что же ты наделала… — риторическим вопросом, в основании которого нота грубости, зовет Эдвард. Глядит на меня необычайно разочарованно. И зло.

А вчерашний мягкий шепот?.. А поцелуи?.. А нежность?.. Неужели все привиделось? Но он же здесь! Сейчас! Это же он?!

В конец дезориентированная, я просто пораженно замираю на своем месте.

Я его не понимаю.

Брови Эдварда сурово сходятся на переносице.

— Ты ешь? Хоть что-нибудь и хоть когда-нибудь? Изабелла, с тебя ведь кожа да кости…

Если честно, я не имею представления о своем внешнем виде — не смотрюсь в зеркало. Знаю, что все довольно-таки неприглядно, но не более. А что бы так… за что он?..

— Я завтракаю и ужинаю, — бормочу, вмиг почувствовав себя такой маленькой, что впору прятаться под кроватью, — мне хватает… а если тебе что-то не нравится…

— Что может нравится? — скрипит зубами Эдвард, — Изабелла, ты уязвима как никогда! О каком восстановлении может идти речь, если ни одна рекомендация доктора тобой не выполняется? Посмотри на себя!

Я просто не знаю, что сказать на такой выпад. Я банально оказываюсь к нему не готова. Тем более — от Эдварда. Тем более — сейчас. Это утро должно было стать хорошим, добрым… а оно опять такое же, как и все прежде.

— А ты на себя смотрел? — сдержав слезы, требовательно вопрошаю я, — кому говорить мне о правильном образе жизни?

Каллен распаляется окончательно. Глаза его — раскаленные угли.