АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

Белокурый мальчик с зелеными глазами. Бледный, заплаканный, но… суровый. Такой же, как и наши телохранители.

Даниэль. А я уж думала, попала не в тот замок.

Он действительно похож на отца — Эдвард показывал мне фото. Бедный Аро…

— Позвонит, — упрямая, даже не думаю с ним соглашаться.

Парень весь в черном, как в трауре: байка, джинсы, носки. Даже в ушах у него черные серьги, а я вроде бы не замечала, чтобы они были проколоты…

— Тогда жди, — мрачно советует он, пожав плечами, — но все равно не дождешься.

Вольно или нет, но я позволяю его словам меня задеть.

— Откуда знаешь?

— Мне не звонят, — он закусывает губу, с горькой улыбкой запрокинув голову. — Обещали по приезду, да?

Я сглатываю. Он понимает, что угадал.

— Мне тоже. Прошло две недели.

Быть не может…

— Нет, врешь, — у меня по спине бегут мурашки, а в горле пересыхает. Не надо, пожалуйста…

— Две недели и два дня, так точнее, — безжалостно произносит Даниэль, — так что ожидание напрасно, это лишние муки. Смирись. Все равно они нас не любили.

— С чем смириться?.. — я кутаюсь в полы своего одеяла, стащенного с кровати, едва не плача. Что за глупости он несет?..

— С тем, что ты здесь пленница, — парень тяжело вздыхает, круша мои последние надежды, — со мной здесь и умрешь. Одна.

Волны разбиваются о скалистый берег.

Пенясь, сатанея, они атакуют острые каменные выступы, с громким грохотом уползая обратно в море. Цветом, сравнимым с небом — серовато-синим — снова и снова доказывают свои права на остров. И демонстрируют, не скупясь, силу.

Небольшой островок с замком Вольтури, окруженный этими самыми скалами и безбрежной, бесконечной морской стихией, выглядит карточным домиком в окружении всего этого. Казалось бы, одно движение чуть с большей силой, волна немногим злее и… все. Но каменные стены стоят здесь уже сотни лет. Нерушимо.

Это сражение, достойное описаний — человек и природа, камень и вода, жизнь и смерть. И, на самом деле, наблюдать за этим боем можно бесконечно долго. Сила и могущество воды пленяет, заражает, покоряет… хотела бы я иметь их столько же, сколько эти воды.

Моя комната располагается как раз напротив живописного скального уступа, что море атакует чаще остальных. В целях безопасности и, наверное, принимая во внимание мое положение практически как пленницы, у окна открывается только верхняя часть, да и то не широко. Убить себя невозможно, зато подышать пьянящим морским воздухом и понаблюдать за стихией — вполне. Мне не нравится выходить на улицу, потому что бдительная охрана следует за мной попятам — молчаливыми, мрачными истуканами. К тому же, там довольно-таки холодно и скудно по пейзажу. Те же скалы — здесь.

А вот в своем уголке, завернувшись в теплый плед, устроившись на широком утепленном подоконнике с тарелочкой малиновых тарталеток — одно из немногих, что в своем заточении с удовольствием ем — совершенно другое восприятие. И даже жизнь не кажется такой тяжелой.

Глядя на волны, я часто думаю об Эдварде и о том, что происходит на континенте. Спустя почти неделю я, как Даниэль и предсказывал, не получила своего звонка. Но, в отличие от мальчишки Аро, в депрессию по этому поводу ударяться не стала. Цепляюсь и всеми силами борюсь, чтобы не удариться. Вторая депрессия, еще и без Эдварда рядом, меня раздавит. Четыре дня миновали, а две недели еще нет. Я буду честной. Я буду ждать его.

Это не предательство, о нет…

Нет.

Он не хочет, он не может позвонить. Из соображений моей или собственной безопасности, из-за каких-то других логичных причин, что не могут прийти мне в голову…

В любом случае, я верю мужу и верю в него. Мы не расстанемся так быстро и просто. У нас еще слишком много дел.

То ли размеренная жизнь на острове вызывает во мне легкую отрешенность, то ли то, что разглядывания шторма напоминают о вечном, а я наблюдаю за ним почти каждый день, но боль притупляется. Немного, совсем на грамм, а становится меньше. И хотя я просыпаюсь ночами, мокрая и напуганная, сна не помню. Знаю, кто в нем, знаю, что с ним, но… не помню. А с этим хоть как-то можно жить. Эдвард и здесь был прав.

…Единственное, за что мне по-настоящему болит сердце в этом ужасе и от чего не спасают не волны, не стены, не отрешенность — его приступы. Ребенку уже не помочь, а мужу — можно. Только я слишком далеко.

Я помню, что при появлении лишнего огонька стресса его боли усиливаются, а ситуацию, в которой мы оказались, иначе, как гиперстрессовой назвать не получится. Его мучения для меня страшнее своих. И если я плачу на острове за эту неделю, то только тогда, когда сознание безжалостно рисует представление болей Эдварда. А я не могу ему помочь.