Ротаридес оторопело встал около какой-то клетки, даже не поинтересовавшись, удачно ли выбран фон, и смотрел, как Тропп расстегивает футляр, из которого показался объектив фотоаппарата «Петри», позволяющего фотографировать без особых хлопот. Он продолжал болтать и устанавливая выдержку:
— В школе нам вдалбливали в головы, что отметки и знания — всё, и мы им чуть было не поверили. Как бы не так! На днях я встретил Ваничка, помнишь, который еле-еле переполз в последний класс, представь — жирует в Союзе потребительских кооперативов… Ты бы видел его новую «симку»! А с другой стороны — наш светоч, Ротаридес, — Тропп продолжал смотреть в видоискатель, — тот самый, который собственными руками сконструировал телескоп, чтобы наблюдать за движением звезд, так вот он трясется в автобусе и воспитывает молодое поколение…
— Ты ведь обо мне говоришь, Тропп. — Фотоаппарат в сотую долю секунды увековечил растерянное лицо Ротаридеса.
— А то как же. Впрочем, извини… Я все испортил, а? Как бы то ни было, в Братиславе устроились только ты, я и Ваничек. Ну разве это не замечательно?
Ротаридес стоял с кислой и недовольной миной, словно при виде ученика, принесшего в школу липовую справку, хотя за версту видно, что подпись родителей подделана.
— Однако пора по домам…
— Ты что, обиделся? Я же пошутил! Неужели тебе неприятно, что мы гордились тобой? — Тропп добродушно обнял Ротаридеса за плечи и примирительно заворковал: — Я тебя понимаю, старик! Ребенок все жилы вытянет, о жене и говорить нечего… Моя благоверная продала мой альбом с марками… А что с твоим телескопом?
— У меня его больше нет, — ответил Ротаридес, сам удивляясь происшедшей в нем какой-то странной психологической метаморфозе. Оба они вернулись памятью на десять лет назад и стали такими, какими были когда-то: Тропп — тщеславным и самоуверенным, ревниво переживающим свои успехи и неудачи, а он, Ротаридес, в свою очередь, нерешительным, замкнутым, всячески скрывающим свой страх перед людьми, мечтателем в маске бескомпромиссного реалиста. Неужели и вправду человек вообще не меняется?
— А пока телескоп был у тебя, ты что-нибудь открыл? — с живым интересом спросил Тропп.
— По-моему, да, хотя доказать не могу, — серьезно ответил Ротаридес, отлично понимая, что не признался бы в тайной своей правоте никому из тех, кто не знал его десять лет назад. — Второго сентября семьдесят шестого года, сразу после наступления сумерек, я открыл в созвездии Северной Короны новую комету, примерно десятой величины. Но я тогда не знал, что об открытии надо сообщить в Международный астрономический центр. А третьего сентября эту же комету открыл другой астроном-любитель из города Куинси в Калифорнии. Таким образом, комета получила название не Ротаридес, а Марк Кохлер… В ноябре ее можно было увидеть в обычный полевой бинокль…
На лице Троппа было написано удивление, смешанное с недоверием.
— На уроках физкультуры тебя тоже всегда кто-нибудь обгонял. — Он засмеялся. — Тотальное невезение, а?
— Но я-То знаю, что был первым, — упрямо проговорил Ротаридес и, решительно откланявшись, поволок за собой Вило, чей подбородок был весь в коричневых потеках от шоколада.
— Старик! — крикнул Тропп. А когда Ротаридес оглянулся, еще раз щелкнул спусковым крючком. — Последний снимок первооткрывателя кометы, на сей раз в в компании с зеброй! — Он захохотал. — Заходи недельки через две. Или хотя бы позвони…
— А ты пока выучи физику! Я тебя проэкзаменую.
— Иди ты знаешь куда…
Несколько безмолвных свидетелей укоризненно посмотрели на двух мужчин, но, не дождавшись продолжения дискуссии, с напускным интересом взялись разглядывать зверей, которые вовсе и не собирались их развлекать.
В автобусе Ротаридес уставился в окно, но ему мозолил глаза приклеенный к стеклу плакатик, и он наконец прочитал его:
«Благодарим всех молодых и здоровых, которые во время проведения Недели внимания к престарелым и инвалидам уступят им свое место в городском общественном транспорте. Уступайте им место и в другие дни, не забывайте об этом непреложном моральном долге. На вашу любезность когда-нибудь ответят любезностью и вам».
Под последней фразой какой-то шутник приписал обыкновенной шариковой ручкой:
«А кто знает, доживу ли я до этого?»
Отчасти сочувствуя автору примечания, Ротаридес, обремененный множеством моральных заповедей, всю дорогу сидел как на иголках и озирался, не появится ли в автобусе старик или инвалид из их большого дома на Ястребиной улице, чтобы уступить ему место. Но никто не появился, словно на время «Недели внимания» старики избегали пользоваться общественным транспортом.
Читать дальше