Йозеф Пушкаш - Четвертое измерение

— Нет уж, до обеда иди ты, а после обеда отправлюсь я. Давай, как обычно, соблюдать очередность.

Ротаридес поцеловал Тонку в плотно сжатые губы. По утрам, не побывав в ванной, она не любила целоваться. Вило стоял в кроватке и наблюдал за родителями.

— Пойде-е-ем… — заканючил он плаксиво, понимая, что перестал быть центром внимания.

Когда примерно через час Ротаридес открыл дверь, то чуть не опрокинул близорукую мадьярку Рошкованиову: она стояла под дверью с флаконом жидкости для чистки и влажной тряпкой в руках.

— Натерла вам двери, — улыбнулась она. — А этой не натру. — Она показала напротив, где жила ее заклятая врагиня Тварогова. На днях в районном национальном комитете они взапуски обвиняли друг друга, твердя, что буянят на лестнице и нарушают покой соседей. Беспрерывные скандалы, от которых у Ротаридесов дребезжали оконные стекла, помогали им, надо думать, поддерживать бодрость духа. — И площадку нынче не стану мыть всю. На вашей половине вымою, а на ее нет…

— Благодарю вас, пани Рошкованиова, — дипломатично ответил Ротаридес, косясь краем глаза на двери Твароговой. Он понимал, что обе эти скандальные старухи оспаривают друг у друга право на их дружбу, словно и впрямь дело шло о награде, но неукоснительно соблюдал нейтралитет.

— Идем зиляткам, — важно сообщил Вило. Своим внезапным появлением в дверях он спугнул старуху, уже совсем было приготовившуюся к пространному монологу.

— Куда ты собрался, миленький?

— Зиляткам, — повторил Вило и стремглав помчался вниз по лестнице.

Ротаридес откланялся и поспешил за сыном. Вдогонку старуха успела крикнуть им самое главное, из-за чего сегодня и находилась в добром расположении духа:

— Дочка пишет, что приедет!

Ротаридес знал, что Рошкованиова когда-то удочерила и воспитала девочку, которая впоследствии удачно вышла замуж и переехала в Будапешт. Его не слишком занимало, приедет она или не приедет, ясное дело, старуха объявила об этом только ради Твароговой, которая наверняка подслушивала под дверью. Пусть лопнет от зависти!

На улице вопреки ожиданию их встретило неприветливое, хмурое утро, как будто никакой весны не было и в помине. Ротаридес выждал в подъезде и, только убедившись, что старуха убралась восвояси, вернулся за теплыми шапкой и пальто для Вило. Конечно, разумнее всего было бы вообще никуда не ходить, особенно тем, у кого была детская комната.

В зоопарке они оказались единственными посетителями, и Ротаридесом уже при входе овладело чувство, что они явились сюда после закрытия сезона. Казалось, будто в это серое весеннее утро, когда все вокруг дышит холодом, а дорожки сразу же за воротами исчезают в белесой мгле, никто, кроме них, даже не помнил о буйной зелени парка, находящегося в непосредственном соседстве с оживленной городской магистралью. В такую погоду, думал Ротаридес, возможно, и не следовало бы вообще вспоминать о зоопарке, возможно, лучше держать детей в убеждении, что зоопарк — это как бы перелетная птица, что существует он лишь в присутствии детей, в радостные для них, солнечные дни. Пожалуй, с его стороны было просто бестактно, если не кощунственно, явиться сюда в такую пору, хотя обычные часы открытия и закрытия зоопарка аккуратно действовали и ничто — ни объявление, ни знак, ни табличка не запрещали никому осматривать или даже трогать зверей в их тесных клетках, домиках, рвах и загонах, неумело имитировавших уголки дикой природы. Из чисто служебных соображений по-прежнему сохранялся запрет на кормление зверей.

Вило, тоже несколько удрученный, крепко вцепился в отцову руку, когда в дальнем вольере пронзительно загалдели попугаи, а в ответ им с другого берега лощины отозвалось всполошенное гоготанье диких уток, гусей и лебедей, словно перелетные птицы оповещали всех, что упустили срок отлета. Антилопы, зубры, пони, тигры и пумы по очереди поднимали головы и тусклым взглядом провожали одинокую пару посетителей. В черных глазах гималайского медведя, поднявшегося с громким сопеньем на задние лапы, застыло напряженное ожидание; в принужденной позе стоял и его северный сородич, всего в нескольких метрах от него за бетонированным, наполненным водой рвом, словно высеченный из цельной глыбы арктического льда.

Ротаридес покрепче запахнул у Вило воротник пальто и, вздохнув, повел его по середине дорожки.

В какой восторг пришла бы детвора в погожий солнечный день при виде павиана, особенно если б он затеял прыгать с перекладины на перекладину или, плотоядно оскалив желтые зубы, просунул бы между прутьев косматую лапу! Какое удовольствие попотчевать шотландскую овцу пучком листьев с тернового куста! Сейчас Вило ни к чему не проявлял интереса, и Ротаридес, виновато сутулясь, держался подальше от заграждений, обрамлявших неширокую дорожку.