Йозеф Пушкаш - Четвертое измерение

— Журналисты — самые обыкновенные люди. Может быть, они только хотят немножко больше знать. И любят, когда им доверяются. Вот, например, вы…

— И я? — удивилась она с улыбкой. — Я должна вам довериться? В чем? Спрашивайте.

— Когда спрашиваешь, тебе не всегда говорят правду. Лучше, когда это получается само собой.

— А можно, я буду спрашивать? — Она кокетливо наклонила голову. — Ну например, что вы думаете о Юрае?

— Я думаю, что знаю его слишком мало. Но он наверняка чувствителен, вспыльчив… и честолюбив. Его когда-то очень баловали, а это пошло во вред и ему, и его близким.

— Да, это правда, — кивнула она. — И вы думаете, что он мог бы любить девушку?

— Совершенно определенно.

— Гм… — Она надула губки, ответ ее явно не удовлетворил. — Совершенно определенно? А может он любить, например, меня?

— Это вам лучше знать самой.

Она заерзала на стуле, но ничего не сказала, а я мысленно застонал: почему я выгляжу таким старым и безопасным? Почему я как мужчина настолько невыразителен, что со мной она может разговаривать о нем?

— Танцуешь? — загремел самоуверенный бас, и между нашими головами просунулась третья. Под гусарскими усами сверкнули крепкие белые зубы, испытующий взгляд прижмуренных глаз переходил с меня на Юльку и обратно. Она заколебалась, ждала, не решусь ли я сам пойти с ней танцевать, но, когда я только пожал плечами, встала и пошла со стройным парнем, который тут же фамильярно обнял ее за талию.

Я чувствовал, что с каждой минутой все больше пьянею: импульсы мысли все медленней пробивались наружу, и их все труднее было осуществлять. Раза три мне пришло на ум, что в баре можно заказать какую-нибудь еду; я встал и протолкался к пустому месту. Проглотил порцию колбасы с гарниром и полтарелки анчоусов, потому что больше ничего не осталось. Уже кончая есть, я вдруг ужасно огорчился, что забыл их пересчитать, и спросил бармена, в самом ли деле это были последние, и тут же осознал, что задаю ему этот вопрос уже в третий раз. Память мне отказывала, она улавливала несущественные детали, зато теряла непосредственно за ними следующие большие куски; я опять сидел за столом и никак не мог припомнить, откуда взялась новая бутылка вина и почему мы с Юлькой одни, хотя музыка молчит. Я как раз собирался продумать вопрос, до какой степени ей неприятно, что Юрай не сел за наш стол, когда она обратилась ко мне:

— А можно еще спрашивать?

— Ради бога, сколько хотите, — кивнул я и, к моему удивлению, немножко приободрился и протрезвел.

— Какой тип женщин вам нравится? В какую вы могли бы влюбиться?

— Трудный вопрос, — промолвил я, но на самом деле теперь, когда я перестал взвешивать, сколько в моих словах чистой правды, признание не требовало от меня больших усилий. — Никакого типа я не знаю, ведь не существует женщины вообще, не существует женщина как тип, а лучше я расскажу вам одну действительную историю. Одна молодая, то есть с моей точки зрения молодая, женщина долго ждала квартиры. У нее не было ни своего жилья, ни семьи, и она часто ходила в гости к своим знакомым, супругам с ребенком, которые были почти в таком же положении: они жили у родителей в маленькой комнатушке. А этой женщине вдруг привалило счастье: кто-то не то умер, не то уехал, точно уже не помню, одним словом, ей досталась в наследство прекрасная большая квартира. Она уже должна была переезжать, как вдруг вспомнила про своих знакомых и как они ей жаловались, и, поскольку ей было хорошо известно, что это значит — не иметь своего угла, а кроме того, она очень любила их ребенка, вот она и предложила им эту квартиру, отказалась в их пользу… Загвоздка была в том, что сегодня люди не умеют принимать столь щедрые подарки, их это скорее пугает, и потому супруги, хотя и приняли квадратные метры, потом, как она через какое-то время узнала, стали всем рассказывать, что она, судя по всему, психически неуравновешенная… С этой женщиной я не знаком, но я восхищаюсь ею и хотел бы с ней посидеть и поговорить подольше.

— Но ведь это действительно глупость! — воскликнула Юлька. — Я никогда не смогла бы ее понять. А что, если бы к ней пришли какие-нибудь другие супруги без квартиры и спросили: «А почему им, почему не нам?» Им теперь все завидуют, а эту женщину никто не любит: ведь даже тем, кому она отдала квартиру, неприятно, что они ей должны быть благодарны. А самой теперь и жить негде, да еще все над ней смеются. Разве это не наивность?

— Может быть, — сказал я хмуро, — но ты про это не спрашивала. — Я невольно перешел на «ты». — Ты хотела знать, какой тип женщин мне нравится; вот она мне могла бы понравиться, потому что тем, что она сделала, она многое сказала и о себе, и о людях. И хотя в конечном счете все это прозвучало наивно, она не обнаружила в себе ничего дурного. А раздражает она людей тем, что это выше их понимания.