Йозеф Пушкаш - Четвертое измерение

От аспирина температура у Вило быстро спала, малыш забылся целительным сном, и, пока Тонка заваривала на ночь чай, Ротаридес вышел на лестничную площадку покурить.

Припав лицом к прохладному стеклу входной двери, он посмотрел на небо, но оно было сплошь затянуто тучами, и сквозь их темную пелену не пробивалось ни единой звезды. Еле слышно шумел ветер, забредший сюда откуда-то с далекого юга, насыщая ночь влажным дыханием моря. Вдруг скрипнула дверь, кто-то стал подниматься по лестнице тяжелым, усталым шагом.

— Добрый вечер, — поздоровался Ротаридес.

— Добрый… — Бывший продавец пива Шубак остановился, собираясь с силами, чтобы что-то сказать, но только пыхтел. — Сигаретка?.. — спросил он, просто чтобы дать себе время отдышаться.

Ротаридес молча кивнул и вытащил пачку:

— Хотите?

— С моими-то бронхами? — Продавец пива только рукой махнул. Отдышавшись наконец, он добавил: — Тварогову сегодня увезли в больницу. Уже слышали?

— Да она казалась самой крепкой из всех них, — удивился Ротаридес, имея в виду здешний контингент старух.

— Сердечный приступ. Поскандалили утром. Даже до меня наверх докатывалось, уж на что моя блаженной памяти покойница отличалась на этот счет, но чтобы так… Эх! — Шубак помотал головой и умолк.

Ротаридес снова посмотрел в окно и убедился, что ни в одном из домов напротив нет света; мертво и отчужденно стояли они на ветру, уже предвещавшем скорый дождь.

— Я частенько про вас думаю, — неожиданно заговорил Шубак. — Каково-то вам в такой маленькой квартирке среди старух… Тут у нас на днях судили да рядили про эту сквалыжницу Траутенбергерку, и меня надоумило. Вот вам материал для размышления. У меня, знаете ли, есть знакомый, вернее, близкий приятель, вместе состоим в Обществе любителей мелких животных. Он тоже одинокий, занимает двухкомнатную квартиру, но на будущий год их будут ломать. Ему взамен дадут наверняка меньшую в Петржалке, а вам, ежели бы вы быстренько сладили обмен… Я с ним говорил, он не прочь жить со мной по соседству. И с этими он в два счета справится. — Шубак многозначительно показал на дверь Рошкованиовой. — Он с тремя бабами на своем веку управлялся. Двух пережил, а третья успела сама с ним развестись… — Плутовски подмигнув, он горделиво хохотнул, но чувствовалось, что в нем говорит ущемленная гордость человека, который сам ничем подобным похвастаться не может и поэтому охотно приукрашивает чужие биографии. — У него газовое отопление и горячая вода из бойлера, но квартира больше, один-то год вы как-нибудь там перебьетесь. А после сноса получите по крайней мере трехкомнатную…

Ротаридес забыл даже про догорающую между пальцами сигарету и удивленно смотрел старику в лицо, испещренное множеством пятен потемнее и посветлее; лиловатые жилки потоньше и потолще разветвились и напоминали бассейны рек при взгляде из иллюминатора космической станции. Мысль, что совершенно посторонний человек беспокоится о них и в довершение всего предлагает выход, показалась ему в свете всех предшествующих событий невероятной и чуть ли не подозрительной. Даже если в глубине души он и ожидал чего-либо подобного, то никогда не представлял себе неизвестного благодетеля в облике Шубака, бывшего в его глазах субъектом меднолобым, угрюмым мизантропом, чьи интересы и все душевные силы отданы лишь четвероногим да пернатым. И тем не менее вот он, стоит здесь, терпеливо ждет ответа, одним своим присутствием убеждая Ротаридеса, что считать других чуть ли не выродками — значит самому быть последним мизантропом.

— Я посоветуюсь с женой, — сказал он после продолжительного молчания.

— Тогда сообщите, я сразу же сведу вас, — закончил разговор Шубак.

Когда Ротаридес, погасив сигарету, возвращался к себе, он и не подозревал, что в их жизни началась новая глава, в апогее которой — это уж после того, как они благополучно обменялись и «выселенцам» дали новые квартиры, — Тонка подойдет к окну в Старой роще в Петржалке и крикнет: «Теперь мы будем счастливы!» «Что ты сказала?» — крикнет и Ротаридес, потому что в этой квартире из-за шума ничего было не слыхать. Но трагедии в этом нет, от шума, как и от многих других неприятностей, люди изобрели немало средств, например затыкают уши. А через два-три месяца они перестанут замечать грохот, доносящийся с шоссе и соседних строек, свыкнутся с ним и будут считать даже вроде родным. Впрочем, их грядущие перипетии нас уже не касаются; доскажу до конца эту историю, а дальше может происходить все что угодно, наше дело сторона…